Чайна Мьевилль - Кракен [litres]

– А, – сказал он. – Что ж, верно. Эти двое… Они действовали синхронно. Всегда, при жизни Гризамента. То есть – откуда нам знать? – и посейчас. Мы же в этом согласны? А сообщники одного вполне могут оказаться сообщниками другого.

– Почему? – спросила Коллингсвуд. – Где логика? Они же друг друга ненавидели.

– Ты знаешь, как это устроено, – ответил Варди. – Держи друзей близко, врагов еще ближе? Перекуплены, переметнулись, кто знает?

Она мотнула головой.

– Как скажешь, братух. Но я что-то прям не знаю, – сказала она. – Банда Гриза его чуть ли не вылизывала. Они же до упора преданные.

– Не бывает таких преданных, которых нельзя купить, – сказал Варди.

– Я успела забыть, с какой упоротой шайкой он ходил под конец, – сказала Коллингсвуд. – Гриз то бишь. Я же почитала досье. – Варди поднял бровь. – Врачи, всякие доктор-смерти… И пиро, да?

– Да. Было.

– И по твоим прикидкам, некоторые из них теперь работают на Тату, да? – Варди помялся и рассмеялся. Это было очень на него не похоже.

– Нет, – сказал он. – Сомнительно. Но это не повод не проверить.

– То есть ты еще копаешь по ним?

– Да, черт возьми, копаю. Копаю по всем, по каждой зацепке, пока не буду знать со всей чертовой уверенностью, что они не замешаны в деле спрута либо на стороне Гризамента, либо на стороне Тату. Либо как независимые игроки. Ты делай свою работу, а я буду делать свою.

– Я думала, твоя работа – транслировать дух безумных божественных переживаний и писать священные книжки.

– Ну ладно, вы двое, – сказал Бэрон. – Утихомирьтесь.

– Какого хрена мы не можем найти спрута, босс? У кого он? А то это уже балаган какой-то.

– Коллингсвуд, если бы я знал, я бы уже был комиссаром столичной полиции. Давайте хотя бы попытаемся определить, кто есть кто в этой куче-мале. Значит, среди недавних наемников Тату у нас есть хаос-нацисты, наши долбоящеры – благодарю, констебль. А также все остальные в городе.

– Не все, – ответила Коллингсвуд. – Где-то рядом оружейные фермеры, но они уже на кого-то работают. Никто не знает на кого, и никто не спит спокойно.

– Ну, так это же не иначе как наш расхититель кальмаров, – сказал Варди. – И кто им платит?

– Не отследить. Они затихарились.

– Ну так добейся от них ответа, – сказал Бэрон.

– Босс, а я чем, по-твоему, занимаюсь?

– Превосходно, – сказал Бэрон. – Как дзен-коан, верно? Что хуже: если наши стрелки-святоши сражаются против нас вместе с хаос-нацистами – или сражаются против них , а мы посередине? Попробуйте ответить, мои маленькие бодхисаттвы.

– А можно, пожалуйста, – сказал Варди, – установить, что случилось с этим малым? Хоть кто-нибудь из них нам что-нибудь поведал?

– Определенно, – ответил Бэрон. – Он пытался оправиться после того, как быстро я его расколол, так что под прикрытием прославления хаоса и тыры-пыры решил ужасать меня правдой. Этот придурок запел, как самый чудесный соловей.

– И? – спросил Варди.

– И Дейну Парнеллу приходится несладко. Похоже, они прибрали к рукам нашего изгнанника. Это он успел увидеть. – Бэрон показал в окно подбородком. – Прежде чем потерять сознание. И теперь наш маленький потерянный Билли остался в городе сам по себе. Как он теперь поступит?

– Да, но он же у нас не совсем беспомощный, да? – заметила Коллингсвуд. – В смысле, говорю очевидное… – Она махнула рукой на человека с тяжелыми ранами. – Не то чтобы за Билли никто не сражается, да?

– Варди, – сказал Бэрон, – не будешь так любезен дать свое мнение? – Он с широким театральным жестом открыл блокнот, будто не помнил всех подробностей следующего описания. – «Это была бутылка, волчара, червяк подзаконный, мы обрушили друг на друга хаос, мусорня» и прочая… – прочитал он с каменным лицом. – Привнесу редакторские правки. Опущу эпитеты и перейду к конкретике: «Это была бутылка. На нас напала бутылка. Она кусалась черепом. Руки из костей. Настоящий стеклянный враг». Последний пассаж, надо сказать, мне особенно нравится. – Он убрал блокнот. – Итак, Варди. У тебя должны быть мысли.

Варди закрыл глаза. Прислонился к стене и надул щеки. Когда он, наконец, опять открыл глаза, то не смотрел ни на Бэрона, ни на Коллингсвуд: он пристально уставился в окно, на покалеченного хаос-нациста.

– Мы же понимаем, что все это значит, верно? – спросил Варди. – Позвольте перефразировать. Мы понятия не имеем, что значит все это. И никто не имеет. Но у нас есть некое понятие, что именно , черт возьми, прилетело и унесло юного Хэрроу. Ладно, я возвращаюсь в музей, – сказал Варди. – Посмотрим, смогу ли я в этом разобраться. Хоть раз , – сказал он с отрывистой резкостью, – хоть раз для чертова разнообразия было бы неплохо, если бы чертов мир работал, как ему полагается. Я уже сыт по горло тем, что вселенная – такая алеаторная психопатка все , черт ее дери, время .

Он вздохнул и покачал головой. Ответил на удивление Коллингсвуд пристыженной натянутой улыбочкой.

– Ну, – сказал он. – В самом деле. Серьезно. Почему, чтоб ему провалиться, ангел памяти защищает Билли?

Но не защищает Дейна, почему он теперь и висел в мутном полуобмороке, в ужасно затекшей позе, в которой сам очень долго опознавал искривленное распятие. Он, как подношение, был привязан к грубой свастике человеческого роста. Он не открывал глаза.

Он слышал эхо, шаги, откуда-то – нарочитый, по-дурацки подвывающий хохот, который напугал Дейна, несмотря на свою театральность. Рев и лай большой собаки. Одну за другой Дейн напрягал мышцы рук и ног, чтобы убедиться, что еще цел.

«Кракен, дай мне сил, – молился он. – Дай мне сил из темных пучин». Чтобы все было как с кракена вода. Дейн знал, кого увидит, если откроет глаза. Знал, что его презрение – каким бы оно ни было сильным и реальным – не пересилит его ужас, и что придется его преодолевать, и что прямо сейчас ему не хватит на это ни ясности мысли, ни крепости желудка. Потому он держал глаза закрытыми.

Большинство волшебников хаоса все уши вам прожужжат о том, что хаос, из которого они черпают силы, – эмансипация , что их нелинейные заклинания – противоположность прямолинейного ограниченного склада ума, который вел – настаивали они – прямиком в Биркенау, бла, сука, бла. Но чтобы подчеркнуть только один этот аспект ультраправых, всегда требовалась не более чем политическая ловкость рук. Имелась и другая, слегка подавленная, но не менее сильная и сильно фашистская традиция: декадентское барокко.

Среди фашистских сект самыми эпатажными – стремящимися, как штрассеровцы [60] Грегор Штрассер (1892–1934) – один из основателей НСДАП, представитель социалистического крыла партии и главный противник Гитлера. Погиб во время «ночи длинных ножей». , вернуться к истинной, по их заявлениям, сути сошедшего с пути движения, – были хаос-нацисты. Скрипящая черная кожа СС – настаивали они тем немногим, кто их слушал, а не убегал и не убивал их на месте, – это порнография трусов, ханжеское осквернение традиции.