Чайна Мьевилль - Кракен [litres]

– Кто-то знает.

– Да.

– Кто-то может рассказать Госсу и Сабби.

– Может.

– Где они вообще?

– Не знаю.

Политика в городе культов усложняла общение. Увидеть, как ассасин из Братства Кольцевой Дороги шутит с кем-то из Мансур Элохим, но в упор не видит близнецов из Церкви Христа-Симбиота, – получить экспресс-курс по реалтеологии. Впрочем, в местах, которые посещал Билли, свои убеждения, насколько это возможно, оставляли дома. «Это, – гласило сообщение над дверью в одном убежище, – Фолькон».

На закон с фольклором надейся (а «фолькон» – совмещение этих двух слов), но и сам не плошай. Билли входил в каждое новое место с опаской и в фальшивых усах. Даже не ищи он Дейна и не поддерживай своих компаньерос, Вати не смог бы присоединиться. Фамильярам вход был воспрещен, знаки на входе говорили «Без кукол», и Билли не рисковал нарушить правила. Все статуэтки убрали еще в начале забастовки. Волшебный мир – мир мелких буржуа. Свой нежеланный досуг они проводили за поношением фамильяров и не хотели, чтобы это подслушивал их организатор.

Дважды просьбу Билли о помощи отклонили, когда он сказал, как мало может заплатить. «Ангелы памяти? – сказала одна старушка. – За такие гроши? Я не могу в это впутываться. Сейчас? Когда они на улицах?» Билли увлекся фантазиями об ограблении банка, но тут пришла совсем другая мысль – другой способ добиться помощи. Он вернулся туда, где видел ключ в асфальте. В момент между машинами выколупал его ножом. Выпрямившись с ним в руках, покачнулся в ортостатическом положении. Наскоро перекусил в подвальном ресторанчике и изучил заляпанный ключ. Мусор, грязный от метафор. Если мыслить в этом духе, он сможет воспользоваться неожиданным преимуществом местности. По дороге к туалетам, в алькове в стене, в сковородке лежала лампочка. Такой несдержанный визуальный каламбур, настолько яйцевидный, что у него захватило дух. Он не мог ее не взять – в припадке одновременно бессмысленной и могущественной клептомании.

Когда он прибыл по следующему адресу продавца контактов – в бар в Хаммерсмите, – первым делом он сказал молодому человеку: «Я могу заплатить. Отдай в нужные руки – и это откроет дорогу». Он протянул ключ. Поднял в руке лампочку. «И не знаю, что вылупится отсюда, но кто-нибудь наверняка сможет это высидеть».

– А у Варди крыша поехала, – сказала Коллингсвуд. Их личный савант и старатель смысла появлялся в офисе по бессистемному графику. Носился то с одной, то с другой папкой, полной связей и контактов.

– Брось, – сказал Бэрон. – Ты знаешь, как это работает. Надо дать ему волю. – Он помялся. Коллеги Варди давно не видели, чтобы он увлекался так сильно и так надолго, – возможно, никогда. Они находили невнятные записки, ссылки на собеседования, которые Варди проводил в одиночку, с подозреваемыми или людьми, чьей личности они не знали. Как и у всех, его поведение обновилось в тени катастрофы, этого запоздалого наглого миллениума.

– Где он теперь? – спросил Бэрон слегка жалобно. Коллингсвуд пожала плечами и бросила на него прищуренный взгляд. Она сидела с ногами на столе, за видеоигрой. Ее аватар-сорвиголова уворачивался от электронно рычащих бестий, пытавшихся его сожрать. На самом деле Коллингсвуд не играла, а сосредоточилась на разговоре, – зафишковала джойстик, чтобы тот сам прошел уровень.

– Понятия не имею, – сказала она. – Судя по тому, что я расшифровала из его сраного куриного почерка, он хочет найти какого-то информатора из старой бригады Гризамента. То ли некро, то ли пиро, то ли еще кого. Как думаешь, он сам-то понимает, что ищет?

– Нет, – сказал Бэрон. – Но готов спорить, что найдет. Как я понимаю, в городе действительно объявились оружейные фермеры?

– Я же говорила . Да, и они, и все остальные. Все флаги в гости к нам, – сказала Коллингсвуд, показывая на рапорты перед ней.

– Какие флаги? – это вернулся с бумагами в руках Варди.

– Вовремя, – сказал Бэрон. – Я думал, ты куда-то свалил?

– Значит, про фермеров правда?

– Ты что-нибудь узнал на своей маленькой миссии?

– Если правда, то правда, – сказала Коллингсвуд. Она развернулась в кресле лицом к Варди. Цифровая фигурка продолжала свои похождения. – А что, тебе страшно?

Он поднял бровь:

– Я многого боюсь.

– Так тебе страшно?

– Сейчас недостатка в сектах убийц нет.

– Вот именно. – Коллингсвуд сама взяла членов из парочки. Сестры Петли, Ню-Шпана, теологии ницшеанского китча. Все они были как примитивные читатели Колина Уилсона [66]и де Сада, любители Сотоса [67]и определенного жанра заурядной «трансгрессии» – противоположности морализма ВВС. Они воспевали то, что по устаревшим соображениям принимали за волю, человечество называли овцами, славили убийство. Их банальность не значила, что они не опасны, что они не совершают ужасные поступки во славу самих себя или любого лавкрафтовского божества, которое по неграмотности считали требующим подношений, любой ориенталистской Кали или кого угодно. Их сложно было не презирать, даже когда они тебя убивали.

– Ну, фермеры не такие, – сказал Варди. – Они наемники только из-за стечения обстоятельств. Убивает не наведение пистолета, а пистолет . Сперва их убеждения были более паганистическими, так сказать.

– Не желаете посвятить в разговор старика? – спросил Бэрон. – Уж простите, что вмешиваюсь. – Варди и Коллингсвуд переглянулись, она усмехнулась.

– Ты когда-нибудь их встречал? – спросила она Варди.

– Эй, прошу прощения? – сказал Бэрон.

– У них какая-то болезнь, босс, с давних времен, – сказала она. – Но я сама так и не поняла, что у них там за заморочки с оружием.

Их протоплемя поразила магическая хворь и сделала заразной саму их жизнь. Чего бы они ни касались – то ерзало, столы били чечетку, стулья били чечетку, книги танцевали, неодушевленное раздухарялось и тревожилось, как новорожденные. Мидас не мог съесть бутерброд из золота, но и эти векторы, эти Оживозные Мэри [68] Каламбур от выражения «Тифозная Мэри», появившегося благодаря распространительнице тифа поварихе Мэри Маллон (1869–1938) – нулевой пациентке, которая сама не страдала от болезни. , не больше его могли съесть хлеб с сыром, который вдруг норовил прогарцевать по округе.

– Это была мутация , – сказал Варди. Термин он назвал аккуратно и с нейтральной неприязнью. – Адаптивная мутация.

– Это плохо? – спросила Коллингсвуд при виде его выражения.

– Для кого? Мутация, как говорят некоторые, спасает не хуже Бога.

Возможно, из-за бережного разведения, которого требовали кремниевые ружья – эти привередливые и плюющиеся свинцом звери; возможно, из-за подавленной обиды на жизнь: как бы то ни было, только оружие у фермеров оживало не так шумно, произвольно – их оружие становилось машинами эгоистичного гена.