София Серебрянская - Ледяной Ирис [СИ]

— Я был бы счастлив служить вам, мой господин.

— Ах, сестрёнка, всё пропало!

Широми недоумённо посмотрела на сестру, испуганно заламывающую руки. С трудом сохраняя спокойствие, Белая Жемчужина спросила:

— Отец решил наказать тебя за потерю ожерелья? Не печалься, если так, то я сей же час пойду и во всём признаюсь! Я не желаю, чтобы по моей вине страдала ты.

— Нет-нет, что ты! — покачала головой Куроми. — Дело совсем не в ожерелье, да и отца сейчас занимают другие мысли: завтра он покинет дом, и мы сможем только молить духов, чтобы они были благосклонны к нему.

— А в чём же тогда дело? — удивлённо посмотрела на сестру Белая Жемчужина. Вздохнув, черноволосая сестра шепнула:

— Сегодня вечером мне нужно уйти в город, но отец обещал принести мне новое ожерелье, взамен того, что я потеряла. Но я не могу остаться здесь! Ах, что же мне делать…

Широми мягко улыбнулась, гладя по голове встревоженную сестру:

— Тебе не стоит беспокоиться. Я могу остаться вместо тебя: достаточно лишь испачкать волосы сажей и прикрыть лицо веером, когда явится отец. Я скажу, будто хочу раньше отойти ко сну; он вряд ли что-то заподозрит.

— А ведь верно! Мы же так похожи, — всплеснула руками Куроми и тотчас обняла сестру. — Ты такая умная! Обещаю, я всегда буду тебе помогать, когда понадобится, только скажи!

Весёлая, будто пташка, Чёрная Жемчужина умчалась. Широми же лишь смотрела вслед сестре, вздыхая: она уже знала, как тяжело после отмывать сажу от белоснежных волос.

И снова впереди стелилась дорога, размытая дождями. Начинало холодать; зима готова была вступить в свои права вослед за осенью. Скоро, совсем скоро начнутся морозы, когда по берегам рек протянется тонкая и невыносимо хрупкая кромка льда. Надо же, сколько времени минуло уже с тех самых пор, как довелось Сибори последний раз бывать в родной деревне! Сейчас он уже и не вспомнил бы дорогу туда, где жил прежде; медленно таяло в памяти всё былое, растворялось, как льдинка, ежели взять её на ладонь.

Ветер пел свою монотонную песню, играя на ветвях деревьев, точно на каком-то диковинном музыкальном инструменте; с неба срывались мелкие капли дождя. Порой некоторые из них падали с высоты крошечными осколками льда, болезненно царапая кожу. Молчаливые солдаты еле-еле брели, и казались сейчас насмешкой поникшие, мокрые насквозь знамёна. Люди вновь шли на войну — на ту войну, от которой столько времени пытались сбежать. С другой стороны, ведомо ли им ещё что-то, кроме постоянной угрозы, кроме предчувствия скорой погибели? Да и вряд ли они достойны большего, чем смерть на поле боя: в них нет той силы, что делает человека по-настоящему великим.

Величие… Его сложно достичь, не имея на своей стороне армии, не имея знатного происхождения и богатства, не имея власти. Тем, кто был рождён в роскоши, дано всё, чтобы обрести истинное величие, прочим же приходится добиваться своих целей силой. С другой стороны, богатство и уважение не способствуют желанию оставить в веках свой след: напротив, те, у кого есть всё, не желают обрести ещё больше, чем имеют. Природа справедлива: у них есть богатство и власть, но нет стремления к лучшему, и потому они всегда будут слабее, нежели те, у кого нет того, что есть у них.

Ноги стёрлись до крови: теперь он не ехал верхом, как раньше, а шёл вместе с простыми солдатами. Но, если многие из них привыкли к подобному способу передвижения, Сибори отнюдь не был склонен к долгим пешим путешествиям. Мокрая одежда липла к телу, а ноги утопали в мягкой грязи; впереди стелился туман. Громады деревьев по обе стороны лесной дороги напоминали Сибори не так давно увиденный сон. Казалось, ещё немного, и из-за деревьев точно так же, как во сне, мелькнёт силуэт Шигэру.

Время шло; каждый шаг давался с невыносимым трудом, и Сибори уже едва переставлял ноги. Он бы проклял господина Кадани, если бы не осознавал своей от него зависимости: разве есть у него нынче выбор? Если бы только тогда не погибла Юмихимэ, он, верно, сейчас пользовался бы безграничным доверием Курокавы. Но что он может сделать теперь? Только лишь подчиняться, пытаясь в то же время понять: кто же тот противник, о котором говорил Шигэру? Верно, это тот убийца, что лишил жизни Йошимару; но кто он? Не та же уродливая старуха с чёрно-седыми волосами?

Ещё один шаг, и Сибори рухнул на землю: под мягкой грязью не нашлось опоры. Он даже не знал, что было больнее ощутить: удар о землю или то мерзкое чувство, что все окружающие посмотрели на него с равнодушием и презрением. Ничего… Он ещё добьётся того, что им, верно, и не снится. Да и как могут мечтать столь приземлённые создания?

Но неожиданно кто-то подошёл к нему, и прямо перед носом оказалась рука этого человека. Взявшись за неё, Сибори поднялся — и долго смотрел на владыку Востока, стоящего перед ним. Похоже, наследник рода Кадани уже ни в чём его не подозревал. А, быть может, посчитал, что покуда Сибори ему ещё необходим как знаток ядов. Правителю, не человеку.

— Мой конь выдержит двоих. А ты ещё не выполнил то, зачем я даровал тебе свободу.

— Не беспокойтесь, господин, — прошептал мнимый колдун, забираясь на попытавшегося взбрыкнуть коня. Сейчас он держался за плечи владыки восточных земель и то и дело клонился головой к его затылку: от слабости кружилась голова. Но даже в таком положении лис не мог — пусть даже мельком — подумать: сейчас ему доверяет правитель, но не доверяет человек. А значит, путь пройден лишь наполовину, и нельзя останавливаться, пока Кадани полностью не окажется в его власти.

Интересно, удалось бы ему — при должном умении и такте, разумеется, — занять место покойного Йошимару?..

Ночи на севере островов никогда не были столь же темны, сколь на юге; казалось, духи здесь предпочитали светлое время суток, и потому даже ночью невозможно было до конца ощутить настоящую темноту. Обыкновенно в ясные ночи, такие, как эта, в воздухе порхали мерцающие огоньки светлячков. Но нынче слишком холодная пора для них; теперь нескоро вновь закружатся в воздухе живые огни, сменяясь тяжёлым градом и порой срывающимися с небес белыми хлопьями, что чаще всего тают, не достигнув земли, и оборачиваются водой.

Сейчас не было в воздухе ни капель дождя, ни белых хлопьев, ни маленьких осколков ломкого льда, и потому порой можно было увидеть на улицах близлежащего города множество людей: они не торопились отходить ко сну, предпочитая продлить те мгновения, когда ещё могут они быть рядом со своими близкими. Никто из жителей города не знал, когда вновь грянет война, и когда призовут на фронт всех мужчин, что ещё способны держать оружие в руках. Рано или поздно, но всегда наступала пора, когда жёны и матери, сёстры и дочери провожали мужчин на войну, не зная, вернутся ли те назад. То был бесконечный круг, вот уже долгие годы не размыкавшийся.