София Серебрянская - Ледяной Ирис [СИ]

В ночном воздухе пахнет океаном. Странно — вроде бы так далеко от этой деревни раскинулась гладь Отражённых Небес, но сегодня ветер принёс из туманной дали, окутанной тихими шорохами летней ночи, именно этот до боли знакомый запах.

На маленькой террасе еле-еле светит масляная лампа: давно бы пора уже погасить её и отойти ко сну. Так и сделал бы Сибори, если бы не послышались совсем рядом шаги.

«Неужто снова пациент явился?» — даже с неким раздражением подумал молодой мужчина, намереваясь проигнорировать нежданного гостя. Однако ему не позволили сделать ничего подобного: встревоженный голос врезался в сознание, точно острейшее лезвие.

— Спасите моего мужа, умоляю! Он только сегодня в деревню вернулся, до того не мог до лекаря добраться!

Женские крики и слёзы — единственное, что невозможно терпеть. Да и мстительны эти коварные существа, именуемые женщинами: откажется нынче местный лекарь принять её супруга, так она и разнесёт по всей деревне и за пределами весть, что живёт на окраине не лекарь вовсе, а колдун. Однажды именно из-за таких обвинений лишился Сибори матери, и не собирался повторять её судьбу.

— Что произошло? — не сумел всё же скрыть своего раздражения мужчина. Вот и показалась на террасе женщина: одного взгляда на мужчину хватило Сибори, чтобы понять, кто перед ним. Ещё один дезертир, из тех, что бежали с полей многочисленных сражений, что уж как должное воспринимаются теми, кто обитает на этой земле. Сколько лет уж раздирает эти места война? Девять? Десять?..

Первое время с трудом привыкал Сибори к тому, что здесь постоянно идёт война: всего пара лет, как вернулся он с соседнего континента, куда некогда отправился вместе со своим отцом. Отец тогда пожелал учиться у заморских врачей, владеющих многими секретами медицины. Не оставил он сына, и, казалось бы, стоило б Сибори боготворить отца за это: ведь не в законном браке он появился на свет. Однако же отец отобрал у своего сына нечто большее, чем право на жизнь: отобрал у него право выбрать в жизни этой собственный путь. Да и кем бы мог стать тот, кто с рождения самого следовал за отцом, что когда-то обучался у умнейших мужей соседней страны тяжкой науке хирургии?

Разглядывая приведённого встревоженной супругой пациента, старался Сибори сосредоточиться, припоминая всё, что некогда говорил ему отец. Главное — не допустить заражения, а если произошло оно, то не дать распространиться болезни. А у этого, похоже, всё запущено: рука распухла, точно у мёртвого давно, кожа потемнела и слегка отливает зеленью, и даже на расстоянии можно ощутить слабый, но отчётливый запах гнили… Тошнит от подобной мерзости.

— Умоляю вас, только не режьте! — взмолился мужчина, и в который раз Сибори еле удержался, чтобы не ударить капризного пациента. С трупами работать явно проще: они молчат и не пытаются научить тебя, как и что делать с ними. Если, конечно, не применяешь некую таинственную магию: говорят, иные жрецы умеют с мёртвыми говорить…

— Если руку сохранить — постепенно зараза и кровь отравит, и до сердца дойдёт. И тогда уже и резать не нужно будет: мёртвому всё равно не помочь.

Изо всех сил старался Сибори оставаться хотя бы просто равнодушным: нет, не из тех он людей, что станут утешать больных и сочувственно хлопать по плечу жён и детей их. Вскрикнула супруга мужчины:

— Вы бессердечный человек! Верно о вас говорят, что…

— Если желаете вы смерти, то можно и не резать. Однако сохранить руку и остаться в живых с таким заболеванием невозможно, — игнорируя женщину, посмотрел Сибори в глаза мужчины. Тот вздрогнул, видимо, за некое порождение иных миров лекаря почитая: наверное, смутили его огненно-рыжие волосы и светлые глаза, столь нетипичные для этой страны.

Женщина всхлипнула, а её супруг обречённо опустил голову, не желая взглядом встречаться с лекарем. А Сибори уж не мог остановиться:

— Чего ждали вы? Не маг я и не жрец, чтобы просто так столь сильную болезнь изгнать. Если не желаете вы, я…

— Режьте, — голос мужчины дрожал, а глаза были закрыты, точно он какое-то напуганное дитя. Собиралась что-то сказать его жена, но тотчас умолкла. Сибори устало вздохнул, понимая, что не выйдет у него уснуть в эту ночь.

С шелестом отодвинулась перегородка, и показался на пороге другой человек, при виде которого разом успокоились и женщина, и муж её. Похоже, следовало бы всегда встречать пациентов не рыжему Сибори, а Шигэру: он, по крайней мере, не пугает людей чуждостью своей внешности. Разве заподозрит кто злого колдуна или нечистого оборотня-лиса в темноволосом, мужчине, не так давно достигшем двадцати восьми лет? Привычен и знаком местным жителям подобный облик…

— Позволь мне провести операцию. Ты и так не спал всю предыдущую ночь, — голос Шигэру звучал так мягко и спокойно, что Сибори сумел выдавить из себя улыбку:

— Хорошо. Я подержу лампу: думается мне, что женщине лучше этого не видеть.

И вот женщина в ожидании сгорбилась за перегородкой: в свете лампы виден её преисполненный страха и тоски силуэт. Мужчина, похоже, не так плох, как подумал прежде Сибори: по крайней мере, достаёт ему сил на то, чтобы стискивать зубами кляп во рту, но не кричать. Хорошо, что держится: хоть что-то у этого беглеца, что оставил своего неизвестного господина, осталось от воина.

От усталости руки дрожат: только Сибори знает, что и в прошлую ночь не мог уснуть Шигэру, вынужденный принимать роды у одной из деревенских женщин. Дитя родилось на свет мёртвым — и долго выслушивал лекарь в свой адрес проклятия его матери и прочей родни. Всеми силами тогда пытался младший юноша утешить возлюбленного, который вроде бы с юных лет трудится в своей деревне, но никак не привыкнет проводить черту: здесь — человек, а здесь — пациент. Пациент — лишь тело, которое следует спасти от гибели. Если останется он в живых, то можно счесть его и за человека; если же нет, то не стоит думать об этом.

Как не стоит думать и о криках и стонах больных и умирающих, и о всей той крови и грязи, что всегда шла рука об руку с незавидной долей медика. По крайней мере, если бы с детства не научил Сибори думать именно так его отец, не сумел бы он выдержать подобного и пары недель.

Но и сейчас омерзение поднималось со дна души: хотелось сбежать, скрыться от душного запаха чужих болезней, крови и гноя, лишь бы не видеть и не ощущать. Впрочем, Шигэру сейчас в разы хуже…

Вот, наконец, завершена операция: Шигэру, точно маленького ребёнка, кутает отрезанную конечность в кусок мешковины, чтобы после сжечь её и закопать в стороне от селения. Конечно, зараза вряд ли из-под земли выберется, но он всегда так поступает. Наложена повязка, и усталый мужчина в беспамятстве засыпает. За тонкой перегородкой плачет его жена: видимо, уже поняла она, что кормить семью отныне придётся ей. Ведь вряд ли сможет её супруг сражаться или работать в полях… Шигэру, отодвинув перегородку, ободряюще посмотрел на женщину: