София Серебрянская - Ледяной Ирис [СИ]

— Ты смеешь мне угрожать, выродок?! Дай мне только встать, и я сам отрублю тебе голову!

Воин, приведший лекаря к своему господину, стоял рядом, нерешительно переминаясь с ноги на ногу: он не знал, следует ли выполнять приказ старшего из братьев или же сейчас к нему не нужно прислушиваться из-за болезни господина.

— Брат просто бредит, — торопливо заверил Ичиру, встревожено глядя на лиса. — Он не желает тебе смерти.

— Даже если бы и желал, мой долг — помочь. Позвольте мне хотя бы взглянуть на вашу рану!

Старший из сыновей семьи Шукима оскалился подобно зверю, но больше не пытался пошевелиться. Сибори наклонился, осторожно распахивая его одеяние и мгновенно находя взглядом воспалившуюся «царапину» на ноге. От словно ставшего мягче тела исходил неприятный запах гниения, знакомый, как никакой другой; так знаком почтенному семейству нелюбимый и нежеланный гость.

— Боюсь, что здесь я могу помочь только одним путём, — Сибори посмотрел в глаза Джиро, надеясь, что строгий голос заставит больного подчиниться. — Нужно отрезать поражённую конечность.

— Вот, значит, что ты задумал! Решил превратить меня в калеку, сделать ни на что не способным ещё до старости, а после — убить?! Так ведь?! — закричал Джиро и тотчас закашлялся. Ичиру, всегда ранее одёргивавший брата, молчал и лишь прикрывал рот руками. Бедное дитя… Жаль, что для выполнения плана Сибори не нуждался в его брате, более того — желал бы от него избавиться.

— Вы уверены, господин? Стоит мне не вмешаться сейчас — и вы погибнете.

Он не знал до конца, почему так ведёт себя Джиро, но ощущал в нём острое желание сопротивляться любым, даже самым разумным мыслям. Так пёс, прикованный цепью к столбу, пытается разорвать цепь, не видя, что душит себя ошейником; нужно лишь подразнить этого пса — и тот сам задохнётся.

— Не смей ко мне приближаться, ты понял?! — кричал старший из сыновей семьи Шукима. — Я прокляну тебя, если ты посмеешь…

Сибори молча покинул шатёр; на запястье мигом сжались дрожащие пальцы. Пусть Ичиру и пытался казаться старше, но страх за брата превратил его в дитя, каким он, по сути, и являлся:

— Ты не поможешь ему?!

— Я не могу помочь тому, кто сам этого не желает, — стараясь держать лицо, проговорил Сибори. Пальцы впились в кожу сильнее:

— Но он умрёт! И ты просто так бросишь моего брата?!

— Если он поправится после того, как я проведу операцию, и не умрёт до того от потери крови, от боли, от нового заражения… — на мгновение лис примолк, переводя дыхание, после чего посмотрел в глаза подростка и негромко спросил:

— Будет ли он счастливым, живя жалким калекой? Или, быть может, лучше дать ему право выбора? Нет нужды в поддержании жизни, если сам больной не желает жить изуродованным и искалеченным. Ты желаешь своему брату такой жизни?..

Мальчик молчал, не двигаясь с места; лекарь так же молчал, опустив голову и стараясь больше не встречаться взглядом со своим собеседником.

Он ожидал того, что будет, и потому не сильно удивился, когда неделю спустя, ко второму месяцу зимы, Джиро Шукима отошёл на ту сторону Отражённых Небес.

Ичиру не был сильным; он плакал, будто дитя, глядя на мёртвого брата, и то и дело хватал за руки Сибори, дабы убедиться, что хотя бы он не собирается покидать этот мир. Лис ожидал, что после мальчишка решит возвращаться к северному побережью, туда, где правит его отец. Но быстро, быстро этот пытающийся быть взрослее ребёнок вытер с лица слёзы и упрямо сказал:

— Сейчас моя семья — последние, кто остался из четырёх великих родов. А значит, мы должны отправиться в столицу и потребовать, дабы нам выдали последних дочерей рода Шинджу: если хотя бы одна из них станет моей женой, войны будут закончены.

Ребёнок пытался быть взрослым; пытался он продемонстрировать эту же взрослость и своему «возлюбленному», желая то и дело зайти дальше простых объятий и поцелуев. Сибори под предлогом заботы об этом ребёнке отказывался, на деле не испытывая к нему никаких чувств.

К середине зимы войска семьи Шукима подошли к столице.

Безликий стоял на городской стене, не сводя пристального взгляда с огней вдалеке. Эти огни, ещё не добравшиеся до города, до того приближались, но сейчас замерли: та армия, что шла на столицу, не торопилась. Они знали: войска Шинджу разгромлены, и сейчас в городе лишь жалкие остатки их прежней армии, — и потому, верно, не сомневались в своей грядущей победе. Да и был ли у них повод для сомнений?

— И что нам делать, господин? — неуверенно спросил своего командира один из уцелевших солдат. — Мы ведь не удержим их, если они прорвутся в город.

— Значит, нужно не дать им и подойти к стенам, — спокойно заметил Безликий. Солдат всплеснул руками:

— Вы-то дух, воскреснете, в случае чего! А нам-то что делать?! Мы смертны, знаете ли.

— Сражайтесь так, словно вы бессмертны; это последний шанс, ясно вам? — пусть лица Безликого не было видно, по голосу становилось ясно: мужчина нахмурился.

Огни вдалеке сияли так безмятежно, и, верно, будь он ребёнком, он бы заворожено глядел на этот блеск, как на каких-нибудь кружащихся в саду у озера светлячков. В детстве ему часто доводилось играть в саду отца, в прежнем их доме, далеко к западу от столицы. Ныне их старый дом заброшен: давно, давно они покинули его. А отец… отца уже нет в живых, и не следует надеяться, что он поможет и поддержит. Нужно идти по избранному пути, и не отступать от него — ни на шаг. Он — последний, кто может защитить столицу. А может ли?

— А есть ли он у нас, этот шанс? — воскликнул другой солдат, будто подслушав мысли Безликого. — Наш правитель мёртв, одна из его дочерей исчезла! Не посадим же мы на трон оставшуюся девицу!

Безликий промолчал: ему нечего было сказать.

Совсем недалеко, на горизонте, тянулась городская стена, кажущаяся в сгущающемся полумраке большой чёрной гусеницей. Сибори смотрел на эту гигантскую гусеницу, не веря, что они уже столь близко. Через сколькое пришлось пройти на этой дороге, сколькое пережить? Воспоминания медленно тянулись, неторопливо сменяя друг друга — так же, как облака на ночном небосводе. Совсем недавно, меньше года назад он покинул деревню, ставшую родной, отрёкся от прошлого, решив: в нём нет нужды. Разорвал ту цепь, которой сковывала его любовь к Шигэру. Добился бы он чего бы то ни было, если бы остался, не нашёл в себе сил пойти на тот страшный шаг?.. Наверное, нет. И всё же отчего тогда нет радости от ощущения близкой победы, как было раньше, нет прежнего счастья?

На плечо легла чужая ладонь, и Сибори подскочил: разом вспомнились ему все безумные видения, что являлись ему после гибели Шигэру, вспомнились все кошмарные сны. Резко обернувшись, он почти столкнулся лбами с Ичиру. Нет, то не призрак, показалось.