София Серебрянская - Королева воздушного замка [СИ]

Шантия беззаботно улыбнулась, скрывая растущее желание отвесить сыну лорда хорошую оплеуху:

— Ты что, думаешь, что твой отец стал бы держать при дворе людоедку?

Кажется, Альбранд глубоко задумался. Пару мгновений он сидел неподвижно, но лишь затем, чтобы после с воинственным кличем взвиться со скамьи и приняться колошматить деревянным мечом густой кустарник. Во все стороны полетели мелкие обломки веток и листья:

— Получи, страшный монстр! На тебе, на! Я тебя не боюсь!

— Это никакой не монстр, — на дорожке показалась Фьора, — а мои любимые цветы, и ты их топчешь. Ещё успеешь навоеваться!

Она ступала осторожно, внимательно глядя под ноги и слегка придерживая округлый живот. Кьяра насмехалась над сестрой, говоря, что та превратилась в окружённую детьми старуху, так и не напившись сполна крови своих врагов, говорила, что подобных ей никогда не допустят в небесные степи, по которым вечно несутся во весь опор воины, возглавляемые богом войны. Некогда Кродор осадил её, обвинив в зависти: за те же шесть лет она не подарила Киальду наследника.

Шантия поддержала супругу Кродора под локоть, помогая сесть, и торопливо пробормотала:

— Прошу прощения… Я должна была остановить его.

— Ах, что ты! — Фьора рассмеялась, как прежде, громко и заливисто: по-другому она не умела. — Ты — не нянька моему сыну. К тому же, если Альбранд хочет вырасти одним из тех никчёмных бойцов, которые только и могут, что резать воображаемых противников, а в настоящей битве прятаться за мамину юбку…

— Я не такой! — Альбранд как бы невзначай принялся сметать к кусту сломанные ветки. — Я буду всех защищать, по-настоящему. И за море поплыву!

— Ты уверен, что хочешь за море? — Шантия чуть прищурилась. — Там живут воины, которые не знают страха и будут защищать свой дом до последнего. Впрочем, ты и не доберёшься до их берегов: само море на их стороне. Морские змеи, которые могли бы охватить кольцом весь этот замок, потопят каждый корабль, посмевший подойти слишком близко…

Постепенно она говорила всё тише, сбиваясь на угрожающий полушёпот. Альбранд поёжился, но упрямо сдвинул брови, собираясь ответить; вновь всё прервал смех Фьоры:

— Морские змеи! Что за вздор! Скажи, ты в самом деле всё это видела, или тоже наслушалась сказок?

Шантия не отвечала, дожидаясь, пока смолкнет смех. Варвары — поистине странные существа: сколько лет среди них ни живи, замечаешь только новые нелепицы. Они могут верить в любые небылицы, исходящие от соплеменников — но чудеса, рассказанные чужаками, мигом подвергают сомнению.

— Ну и что — змеи! Я их — раз! Раз! — слишком сильно замахнувшись, Альбранд упал, но тут же вскочил снова.

— Их нельзя убивать, если не хочешь прогневать остальных духов моря. Капля пролитой крови — и ветер перестанет дуть в паруса, а волны станут равниной; далеко ли можно доплыть без попутного ветра?..

— И духов моря убью! — сын лорда даже подпрыгнул, раскрасневшись от возмущения, как будто те самые духи моря уже явились в его дом и потрясают полупрозрачными кулаками у ворот. — А ещё на корабле можно гребцов взять. Тогда без ветра поплыву!

Этот ребёнок ещё запинался на особо сложных словах, путался в собственных речах, как в слишком длинном одеянии, но уже грозился порубить деревяшкой полсвета. Услышь Незрячие Сёстры подобные угрозы даже от несмышлёного младенца — и наказание последовало бы незамедлительно. Но здесь не родные острова; здесь мать тепло улыбается, глядя на сына, чьё единственное желание — прогнуть под себя весь мир, не оставив в нём места для чего-то более великого, чем он сам.

— Убью, убью, убью… Ты так легко сломал эти ветки. А можешь приставить их обратно?..

— Зачем? — Альбранд пожал плечами. — Они же всё равно больше не вырастут.

— Тогда, может, не стоит ломать то, что не можешь создать заново?..

Ответом послужили пустые, недоумевающие глаза, похожие на кусочки стекла. Фьора, не обращая внимания на сына, вдохнула глубже:

— Какой чудный день! Нечасто случается в этих краях такое тепло. Разве время сейчас для учения? Пожалуй, здесь даже слишком жарко. А сколько зелени! Отчего ты такая хмурая?

Оттого, что я могла бы быть на твоём месте. Это я могла бы иметь семью и держать на руках детей, которым теперь никогда не появиться на свет.

Конечно же, вслух Шантия не произнесла рвавшиеся наружу упрёки и проклятия, лишь покосилась на кое-как сваленные у тропинки сломанные ветки:

— Я не люблю зелёный цвет. В моих родных краях это цвет болезни и смерти. Мне больше по душе красный.

— Красный — цвет крови, цвет огня; у нас он означает кровную месть, — заметила Фьора, — а у твоего народа?..

Шантия, сделав вид, что занята уборкой веток, промолчала.

В полной тишине сидя под дверью спальни, любопытствующие пытались различить хотя бы звук.

— Я, вона, когда своих рожала — кричала! А эта не кричит. Померла, никак? — шлёпая толстыми губами, пробормотала кухарка и тотчас сложила руки в молитвенном жесте, за что немедленно получила яростный взгляд Кьяры:

— Крики боли привлекают демонов; как ни была бы велика боль, женщина не должна издавать ни звука, иначе родится чудовище!

Именно в этот миг из-за двери донёсся протяжный женский всхлип. Третья принцесса Витира поморщилась:

— Ревёт! Хочет, что ли, чтоб у ребёнка душу украли?!

Всхлип повторился, слившись с еле слышным «Помогите».

— Довольно! — расталкивая любопытных, Кродор рванулся к двери. — Я не желаю, чтобы из-за предрассудков моя жена…

— Не смей! — повисла на нём Кьяра. — Это не она. Это демон тебя подзывает! Они ещё и не то сделают, лишь бы навредить, да посильнее! Хочешь, чтоб ребёнка на исчадие тёмное подменили?! Тебя боги проклянут, если…

Шантия, воспользовавшись суматохой, скользнула за дверь. Её учили: явление в мир новой жизни — великое благо; интересно, отчего же тогда это благо окрашено кровью? Она поспешила к ложу, переступив через валяющийся на полу окровавленный нож. Бледная, тяжело дышащая Фьора держала в дрожащих руках младенца и монотонно повторяла:

— Она не дышит, она не дышит… Только что дышала, а теперь…

Дверь громыхнула снова — под визг Кьяры, повисшей на плечах, в спальню ворвался людской вождь. Шантия обернулась, чтобы увидеть его лицо, разом побледневшие; будь перед ней кто-то другой, она бы решила, что ему стало дурно от запаха крови.

— Не дышит, не дышит… — шептала Фьора, и её шёпот переходил в рыдания. Давай, удивись равнодушию супруга! Ведь наверняка сейчас он скажет, что дети иногда погибают в родах, и в том нет большой беды; скажет, что не нужна ему какая-то девчонка, и плакать стоило бы лишь о сыне… Но вместо этого Кродор молчал, и его лицо вдруг стало мягким и уязвимым, словно случившееся и в самом деле причинило ему боль.