София Серебрянская - Королева воздушного замка [СИ]

Пусть глупая девочка горит.

— Не смотри так на раны: они были уже мертвы, когда я отрезала куски плоти. У нас ведь не хватает еды, не правда ли?.. Думаю, тебе понравился пирог.

Швырнув факел, дракон с бешеным рёвом бросился к ней и занёс остро заточенный клинок, но Шантия отшатнулась — и лезвие вошло в дверной косяк. Ах, как забавно! Неужто он и в самом деле думает, что можно зарубить пламя?

— Я убью тебя!

Как свойственно зверям, он смотрел прямо в глаза. Бывшая наложница не опустила голову, не склонилась: нет уж, пусть он признаёт поражение. И как прежде выходило, что золотой казался ей цветом солнца, цветом тепла? Отныне и впредь — это цвет огня, обращающий в пепел всё, к чему удаётся прикоснуться.

— Будешь бегать? Тебя всё равно прикончат. Я, мой брат — неважно. Или думаешь, ты всех нас перебьёшь, шлюха?.. Такие, как ты, могут убивать лишь детей.

Шантия пожала плечами, наблюдая за тем, как он силится извлечь застрявший меч:

— Шлюха? О нет. Помнишь тот белый шёлк?

— Ты спятила! — ещё пара мгновений, всего пара, так ничтожно мало, но тем больше в них сладости — той самой, которой прежде так недоставало в жизни. Шантия Аль-Харрен прильнула к плечу замершего дракона, и на её губах возникла мечтательная улыбка:

— Я поклялась перед богами посвятить жизнь тебе, тебе одному; что ж, десять лет ждать справедливости — это тоже неплохо, не так ли? Скажи, каково это, мой жених. Скажи, каково это — самому создать демона?..

Крупные чёрные зрачки казались бездонными колодцами, окаймлёнными по краю золотым кольцом огня; потрескивало пламя — горел полог колыбели, горела детская, ставшая могилой. Кродор выдернул своё оружие и развернулся, норовя отшвырнуть убийцу своих детей на пол. Он всё ещё ждёт бегства?! Шантия закрыла глаза: нет, нет боли, и только чудится, что языки пламени лижут подол платья, и подалась вперёд, прошептав людскому вождю:

— Каково это — быть иссушенным до дна?

А после меч пронзил её насквозь, и она опустилась на ложе из огня, как прежде, храня блаженную улыбку. Горели волосы, въедалась в расползающуюся кожу ткань платья, но Шантия Аль-Харрен улыбалась, как и прежде.

Объятия смерти теплее любовных объятий дракона.

Я верила: нет ничего страшнее, чем умереть зимой. Но оказалось, в том нет ничего дурного, ведь можно увидеть больше, чем за тот жалкий день, что отведён прочим незримым духам.

Я видела, как догорает воздушный замок моего дракона, и сердце пело, преисполненное торжества; его вывозили в клетке и ошейнике, подобно дикому зверю, и ветром я затерялась в его волосах. Я видела, как горит его земля, как безумие охватывает всякого, кто стоял за его плечами — и смеялась, а потомки великанов мнили, будто слышат раскаты грома.

На последний день я вышла к морю, где расступались тающие льды.

Будто не было вовсе всех этих лет: как прежде, встали передо мной знакомые очертания островов, и трепещущие на ветру красные ленты на каменных ветвях. Пожалуй, стоило бы снять одну из них — я вернулась, я здесь, я дома! Я закрыла глаза: где же вы, духи моря, где же? Разве не видите вы, что стоит спеть новую песню — песню моего возвращения?

Воды молчали; я танцевала на волнах, вскидывая голову к небесам, и с шипением съёживалась вода, будто моё прикосновение обжигало, и тянулся, тянулся вслед за волосами и одеждами огненный шлейф.

Джиантаранрир, Незрячая Богиня, даровала своим детям моря, океаны и реки; но также она оставила нам пламя.

Не моя вина, что во мне оказалось меньше воды, чем огня.