София Серебрянская - Королева воздушного замка [СИ]

— О каком отваре вы говорили? Госпожа согласна, чтобы её лечила я, но я не гожусь в знахарки; я буду подносить ей питьё, которое укажете вы, и говорить, будто составила его сама. Мне бы не хотелось лгать ей, но это ведь ложь во благо, не так ли?..

— Её Высочество, похоже, будет капризничать даже при смерти, — пробурчал лекарь, но тотчас, сообразив, что говорит о королеве, исправился. — Я не имею в виду дурного! Но я предпочитаю сам находиться рядом с больными.

— Госпожа Фьора — наша королева. Вы дадите ей умереть только потому, что она отказывается принимать питьё из ваших рук?

Лекарь потёр переносицу и торопливо забормотал:

— Нет-нет, конечно, нет, откуда такие мысли! Ей нужно будет пить целебный настой дважды в день, с утра и перед сном. Если лорд Кродор позволит…

— Он позволит, — Шантия улыбнулась. — Можете не сомневаться.

— Что ж, в таком случае, вот первая порция отвара… — порывшись в сумке, тот извлёк на свет небольшую непрозрачную ёмкость. Только бы сейчас не переиграть! Шантия всплеснула руками:

— С настоем ничего не случится, если перелить его в глиняную чашу?

— Нет, конечно, — толстяк удивлённо вскинул брови, — откуда такие мысли?..

— В таком случае, лучше перелить его. Госпожа Фьора весьма придирчива, и может снова… ох, конечно, я тоже ничего не имею в виду, не подумайте!

Лекарь, всеми силами делая вид, что оглох, уставился в потолок. Шантия же вместе с ним поспешила на кухню замка. Там она, взяв небольшую чашу, наполнила её отваром. Почти бесцветный, с едва заметным ароматом можжевеловых ягод.

То, что надо.

— Не могли бы вы подать мне то полотенце? — пускай, пускай он спишет напряжение в голосе на волнение за здоровье супруги Кродора. — Не хотелось бы, чтобы пришлось бежать через весь замок, если госпожа Фьора случайно прольёт хоть малость.

Лекарь, не усмотрев в просьбе ничего дурного, отвернулся — как раз на ту пару мгновений, что требовалось Шантии, чтобы выплеснуть отвар и наполнить чашу водой из бадьи.

О да, конечно же, королева поправится. В этом можно не сомневаться.

Чаще, гораздо чаще Кьяра теперь с горящими глазами твердила о демонах, и нет-нет, но даже самые стойкие задумывались о «глупых суевериях», вслушиваясь в хриплые, почти непрерывные крики и монотонные причитания, доносящиеся из покоев королевы. Лишь напрягая слух, можно было разобрать: Фьора умоляет привести детей, а Шантия успокаивающе шепчет, что не стоит, потому что и Альбранд, и Мернис могут заразиться.

Чем ближе исполнение болезенно-яркого желания, тем медленнее и медленнее тянется время.

К запаху дыма примешивался теперь ещё один — душная, тяжёлая вонь, отдающая чем-то кислым. Кьяра бы сказала, что именно в облаке такой вони являются миру всевозможные чудовища; Шантия лишь пожала бы плечами. Нет, это всего лишь запах пота и рвущейся наружу желчи.

Она смотрела на мечущуюся по кровати королеву, с улыбкой подносила ей «целебное зелье». И та принимала дар из её рук. Потому что тем, кто кажется недалёким и покорным, верили во все времена. В комнате темно, даже окна занавешены. Что ж, прекрасно, пусть и несколько преждевременно: на родных островах занавешивали окна лишь тогда, когда отходила по лунной дороге душа, и тогда же гасили повсюду свет, чтобы покойник не видел иных его источников, кроме лунного диска.

— Выпейте, госпожа, — приподняв голову едва живой Фьоры, она попыталась влить ей в рот содержимое чаши, когда её ударили по руке. Упав на каменный пол, чаша разлетелась на куски — громкий, слишком громкий звук для этого до срока походящего на склеп места.

— Ты врёшь! — прохрипела не своим голосом супруга лорда, норовя подползти ближе и ударить снова. — Ты всё врёшь!

Сердце замерло, пропустив пару ударов. Нет, нет, всё не так страшно, как можно подумать; нужно спрятать тревогу… Шантия с трудом выдавила улыбку и дотронулась до разгорячённого лба:

— Вы бредите.

— Ты, ты, ты! — глаза Фьоры налились кровью, и с неожиданной силой она вцепилась в плечи бывшей наложницы. — Что ты мне приносила?! Это из-за тебя мне плохо! Из-за тебя!

Тонкие пальцы впились в плечи, а каждый хриплый вопль всё больше походил на вой. Что, что изобразить сейчас, что сказать?! А если кто-то примчится на крики, а если услышит?!

Пусть. Кто поверит больной женщине?.. Скажут, что она уже не различает сон и явь.

— Ты хочешь меня убить, меня! — Шантия попыталась вырваться из цепкой хватки, но Фьора, в которой откуда-то взялась небывалая сила, подмяла её под себя, и вот уже не в плечи впились пальцы — в открытое горло.

Нельзя сопротивляться. Как нельзя и позволить бешеной фурии себя убить!

Пока разум пытался найти решение, тело отбивалось, но отбивалось крайне вяло. Мир в глазах темнел, наливаясь сиреневой и расплываясь множеством кругов. Такие же круги идут по воде, если бросить в спокойную гладь камень или хотя бы малую каплю. В сгущающемся полумраке что-то громыхнуло — почудилось?..

А затем на лицо полилось что-то липкое и горячее, а стальная хватка ослабла.

Как же это похоже на один из многочисленных снов! На самом деле, верно, она сейчас спит в своей постели, беспокойно ворочаясь. Она не может лежать на королевском ложе, глядя в потолок и силясь спихнуть с себя отчего-то потяжелевшее тело королевы.

Тело. Потому что прежде полные ярости глаза смотрят теперь в пустоту, а из разрубленной шеи струится кровь. Потому что стоящая у изголовья Кьяра убирает в ножны клинок, нараспев бормоча молитву.

— Вы… почему вы… — Всё ещё тяжело дыша, Шантия дотронулась до собственного горла. Она смирилась с тем, что однажды придётся увидеть гибель супруги людского вождя; смирилась, что та падёт от её руки. И потому вместо облегчения пришло недовольство — недовольство зверя, у которого некстати выскочивший перед носом соперник отнял уже почти давшуюся в руки добычу.

— Она была одержима. Одержимых убивают.

Голос вернулся — и Шантия совершенно искренне закричала, отшатываясь от тела и торопливо стирая кровь с платья и лица. Нет, нет, её не заподозрят, конечно, не заподозрят! Всё в порядке, убийца — вот она, стоит, не скрывая совершённого преступления!

Она отняла добычу.

— Почему, почему вы… — уже громче и увереннее повторяла она, обрывая речи на полуслове. Никто, никто не должен знать, что остаток фраз «убили её раньше меня».

А то, что есть, вполне сойдёт за слёзы испуганной кроткой девочки.

Постепенно отступала фиолетовая темнота, сменяясь жаром натопленной комнаты — и один взгляд, полный ненависти, сменился другим. Вот только вбежавший Кродор смотрел не на Шантию, вовсе, кажется, не замечая её присутствия. Нет, тот взгляд метался от мёртвой супруги к её сестре с окровавленными руками.