София Серебрянская - Королева воздушного замка [СИ]

Смерть ребёнка — ужасно; но гораздо ужаснее — предательство от тех, кому веришь, кого боготворишь.

— Что здесь…

— Горячей воды. И холодной. Много. Быстро! — выкрикнула Шантия, привлекая к себе внимание. Лорд посмотрел на бывшую наложницу растеряно, кажется, вовсе не понимая, что она здесь делает; Кьяра оскалилась:

— Что, колдовать собралась?

— Спасти ребёнка. Сейчас же!

— Чего встали?! — рявкнул, раскрасневшись, Кродор. — Делайте, что она говорит!

Всё-таки есть что-то хорошее в том, что тебя считают ведьмой; Шантия вдохнула металлический запах крови, не давая голове закружиться. Главное — не ошибиться; главное — помнить, чему учили Незрячие Сёстры. Каждое мгновение казалось невыносимо долгим, пока слуги под причитания о демонах и злом колдовстве, исходящие одновременно от кухарки и принцессы, принесли требуемое.

Не ошибиться. Шантия положила руку на плечо рыдающей матери:

— Фьора. Фьора, ты меня слышишь? Дай мне ребёнка.

— Нет!

— Дай мне ребёнка!

Но та лишь закричала, изо всех сил прижимая к себе крошечное тельце.

— Видишь, видишь?! Это демон из неё выходит! — рявкнула Кьяра, но Кродор отшвырнул супругу брата, как надоедливую собачонку. Страх… ему в самом деле страшно. Ему не было страшно, когда погиб младенец, которому могла дать жизнь Шантия; но этот ребёнок был ему нужен. Можно просто растеряться и запаниковать. Можно просто сделать вид, что ты бессильна — и принести тем самым достаточно горя.

Нет. Он слишком быстро утешится, слишком быстро. Плачешь лишь о тех, кого успел полюбить.

Воспользовавшись слабостью Фьоры, Шантия выхватила из её рук младенца. Малышка оказалась лёгкой, почти невесомой, а её кожа на ощупь — липкой и влажной от крови; к горлу подкатила тошнота. Почему, почему явление новой жизни так омерзительно?!

Вдох. Выдох. Опустить сперва в холодную воду, затем — в горячую.

— Ты хочешь её убить! Ты её убьёшь! — срывая голос, кричала Фьора, но Кродор удержал жену. Он не верит, никогда не верил, что слабая, покорная наложница способна на убийство.

Убивать ребёнка сейчас — глупо, очень глупо. Холодная вода. Горячая.

Когда раздался очередной крик, не сразу Шантия поняла: это не рыдания Фьоры, не проклятия её сестры; маленькое сморщенное существо в руках пошевелилось, и лишь тогда она отдала его на руки заплаканной матери.

— Живая, живая… — принялась бормотать та, прикрывая покрасневшие, опухшие глаза. Конечно, она не станет благодарить. Никто не станет.

— Что за демона ты вселила в мою племянницу? — осклабилась Кьяра, занося руку для удара. Она может ударить, и ударить сильно; но, как и многие, она бессильна, если её не боятся.

— Этот демон называется «жизнь». И нет тут никакой магии. Любой лекарь, если бы не ваши глупости о демонах, сделал бы то же самое.

С излишне прямой спиной, со слегка задранным подбородком Шантия покинула комнату. В дверях она обернулась и посмотрела на младенца взглядом, холодным, как безлунная зимняя ночь.

Ты мне пригодишься, девочка. Ты мне ещё нужна.

— Сестра… я, может, не хочу сестру! — Альбранд, надув щёки, ходил туда-сюда по детской. — Чего она мелкая такая? И всё время — то спит, то кричит… Я брата хотел! А с девчонкой не поиграешь даже…

— Мернис ещё маленькая, — назидательно протянула Фьора, бережно передавая дочь кормилице. — Когда она вырастет, ты должен будешь её защищать.

Вместо ответа Альбранд ещё сильнее надулся и выбежал из комнаты. Словно чувствуя неприязнь брата, малышка принялась кряхтеть, явно готовясь в очередной раз сорвать горло в бессмысленном младенческом плаче.

— Ах, как же тяжело с детьми! — воскликнула Фьора и тут же прикрыла рот рукой, как будто надеялась, что так заглушит излишне громкий голос. — Не припомню, чтобы в моей семье было нечто похожее. Мы с детства любили друг друга, и готовились отвечать не только за себя…

Тяжело с детьми. Это говорит женщина, окружённая слугами, к которой дочку приносят лишь тогда, когда она изъявляет желание повидать «чудом выжившую» малышку, женщина, чей сын больше походит на сгусток недовольства и злобы, чем на будущего короля. Шантия всеми силами удерживала на лице понимающую улыбку.

Нужно быть милой. Нужно, чтобы тебе верили.

— Я присмотрю за Альбрандом, — бросила она через плечо, выскальзывая за дверь. Оказавшись в коридоре, она облегчённо выдохнула: слава богине, можно больше не изображать понимание.

Глупая, глупая женщина, погрязшая в собственном самодовольстве.

Мелькнули за поворотом рыжие кудряшки, и Шантия направилась следом. Нет, не побежала: всё равно из замка мальчишке не выйти. Нужно потянуть время: чем дольше она ходит за Альбрандом, тем меньше времени придётся проводить рядом с Фьорой и Мернис, изображая полнейшее понимание и умиление.

— Догони, догони! — сын лорда высунулся из-за поворота и скорчил рожу, после чего снова скрылся из виду.

«Это просто ребёнок, — повторяла про себя Шантия. — Он просто играет».

Маленький паршивец, которого следовало бы высечь. Может, сегодня ты наконец споткнёшься и расшибёшь себе голову?..

— … Ты сам понимаешь, чего просишь?

Она остановилась у двери: отчего в голосе Кродора такая ярость? Нет, его многое способно разозлить; но довести до криков, от которых дрожат стены, которые слышны сквозь камень и дубовые двери?.. Лишь мгновение колебалась Шантия, а после — прижалась ухом к стене.

— Я прекрасно понимаю. Кто я при дворе? Так, королевский брат! Ты забыл наши законы? Я давно не дитя, и по праву мне положена половина твоих владений.

— Наши законы?.. — отчего-то очень ярко представился тот непреклонный взгляд, с которым людской вождь говорил эти слова, то, как он ходит по комнате, не отводя взгляда от Киальда. — Тебе напомнить, к чему эти законы всегда приводили? К войнам, когда мы резали своих же сородичей! К расколу, когда каждая мелкая дрянь норовила назвать две своих деревеньки королевством, а себя — верховным королём!

— Слова, слова… Сколько я уже слышал слов?! — что-то громыхнуло: быть может, Киальд ударил по столу или стене. — Я — мужчина, а не сосунок, и я требую…

— Ты требуешь подарить тебе земли, которые мне не принадлежат; они принадлежат тем, кто признал меня королём. Тем, кто поклялся в верности мне, Кродору, сыну Брунидора!

Шантия вжалась в стену, прикрыв рукой рот. Отчего, отчего вдруг подумалось — её разорвут на куски, если заметят? Детский, глупый страх, возвращающийся всякий раз, когда доводится видеть — или даже просто слышать — гнев дракона.

— Они поклялись в верности, потому что им надоело убивать друг друга, а ты был первым, кто предложил объединиться против Витира; Золотые Холмы тебе не покорились, а знаешь, почему, брат? Да потому что они и без тебя имели довольно благополучия!