Джо Уолтон - Клык и коготь [litres]

– Ничего из этого я не видела, – сказала Селендра. – Но Церковь учит нас, что Камран изгнал чародеев, значит, когда-то они были.

– А они были драконами или яргами? – спросил Герин.

– Какой-то нелепый разговор для тех, кто заблудился в горе, – пожаловалась Селендра.

– Мы не заблудились, – сказал Шер. – Смотри!

Далеко впереди можно было увидеть, что внизу темнота сереет, верный признак выхода в большой мир.

Друзья Эйвана, как и он сам, жили в Ириете круглый год, независимо от сезонов. Вернувшись в город, Эйван зажил в свое удовольствие. Побив Кеста в честном бою, он мог пока не опасаться за свое положение в Департаменте Планирования. Его работа – дело по перестройке Скамбла, – которую поручил ему Лирален по его возвращении, требовала тщательного изучения документов, прежде чем он мог бы принять какое-либо решение или начать как-то действовать. Поскольку Лирален это знал, Эйван был освобожден от большей части обычной текучки в офисе. Часто он давал Кесту особенно нудные задания, с удовлетворением убеждаясь, что Кест принимает его главенство, старательно их выполняя. Что касается его светской жизни, она была настолько интересна и насыщенна, насколько это позволено дракону, едва ли два месяца как потерявшему отца, чтобы не возбуждать упреков общества. Он отклонил несколько приглашений и принял несколько других, при этом отказывался от важных, но скучных приемов, которые посещали по большей части для того, чтобы показать себя, а принимал приглашения на небольшие, но более занимательные вечеринки. Он не танцевал, ну, разве что с самыми прекрасными драконицами. Одним словом, жизнь его можно было бы назвать счастливой, если бы не два обстоятельства.

Продолжение судебного процесса, начатого так лихо, оказалось медленным и дорогостоящим. Хатор качал головой над каждым новым материалом по делу. Селендра в письме попросила удалить ее имя из иска, потому что она не могла бы перенести разлуку с Эйнар. Пенн написал письмо, полное страсти, которую Эйван не мог постичь, – отказываясь от каких-либо свидетельских показаний.

– Все наши надежды были на то, что вы выступите все вместе, – сказал Хатор, морща морду.

Эйван, естественно, ответил Пенну, что тот не обязан давать никакие показания, если не хочет, но он не может понять, какие такие «религиозные принципы» не позволяют Пенну это сделать.

Другой кручиной, омрачавшей покой Эйвана на золотом ложе, стала этой зимой Себет. Она продолжала делить с Эйваном рабочий стол каждый день и ложе почти каждую ночь. Однако ничто не могло развеять печаль, овладевшую ею с того самого дня, как Кест оскорбил ее. Она работала с еще большим энтузиазмом, чем всегда, но уже не поддразнивала Эйвана как обычно. На его вопросы отвечала, что она счастлива и все хорошо. Ее не могли развлечь ни капоры по последней моде, ни вылазки на замерзшую реку с подругами, которые, как и она, не могли использовать титул Почтенная перед своим именем. Эйван гадал, не покинул ли ее другой любовник, который был ей дорог, но не спрашивал об этом. Он старался быть обходительным и заботливым по отношению к ней и надеялся, что это ей помогает.

Благородный и Благородна Рималин уехали из города на часть Листоверта и Свежезимья. Эйван получил приглашение навестить их в поместье Рималин. Он был настолько занят, что не мог и подумать об этом, поэтому послал им вежливые и искренние сожаления. Затем он получил от них записку, в которой сообщалось, что они в Ириете и приглашают его отобедать с ними тем же вечером. Он велел Себет ответить немедленным согласием и отправился в их городской дом с легким сердцем. Ему не терпелось узнать, какую возможность для инвестиций обнаружил Благородный Рималин, а общество Кетинар, Благород Рималин, всегда было ему приятно.

Слуги провели его через модную переднюю, выложенную галькой и полудрагоценными камнями, в парлорную, где Кетинар выступила вперед, чтобы приветствовать его. Она была темно-красной, пережила три кладки, разумно распределенные во времени, и, хотя ее головной убор щеголял искристыми цитринами и гранатами, как и положено даме на переднем крае моды, никто бы не назвал ее красивой. Ее одухотворенный облик не нуждался в красоте. Может быть, глаза ее были посажены на морде слишком близко, но зато они сверкали ярче, чем самоцветы в кружевах на ее лбу.

– Я не видела вас целое столетие, – сказала она Эйвану вместо приветствия.

– Я не был у вас с тех пор, как умер отец, – сказал Эйван и поторопился продолжить прежде, чем она ответила. – И благодарю вас от всей души за ваше соболезнующее письмо, которое стало отрадой в тяжкое время.

– Хорошо, что вы смогли выбраться сегодня. Рималин особенно желал видеть вас. В Ириете в это время компании не найти. Все, кто уехал из города, уныло гоняют оленей голыми когтями, или – голой сталью, если это дамы.

– И что же удержало вас от этого восхитительного времяпровождения? – спросил Эйван.

Кетинар рассмеялась.

– Я правда не нахожу это увлекательным, день-два такой охоты – и ты уже готов вместо этого ежевику собирать. Мы вернулись в город из-за каких-то дел Рималина, которые касаются и вас.

Она определенно хотела, чтобы он спросил об этом, но он сумел удержаться.

– Я, оказывается, первый из гостей, – сказал Эйван, оглядывая пустую комнату, обычно в любой сезон переполненную гостями.

– Вы наш единственный гость сегодня, – сказала Кетинар. – Когда Рималин появится, мы сможем приступить к еде. У нас довольно свежая оленина, привезенная из деревни. Не забудьте восхититься ею, потому что Рималин сам поймал этого оленя.

Вскоре Рималин к ним присоединился, и оленя, как положено, съели и восхитились съеденным. После обеда, вместо обычного обтирания губками, Рималин предложил, чтобы Эйван присоединился к ним в их домашней бане.

– Я и не знал, что у вас есть своя баня, – сказал Эйван. – Я с радостью.

– Она вмещает только троих, поэтому мы обычно не приглашаем туда компанию, – сказала Кетинар.

Она повела их на семейную половину дома. Слуга с зажатой в когтях пикой стоял, загораживая проход, но с улыбкой отступил, когда Кетинар отослала его движением лапы. Нижняя часть пещеры оказалась любовно выложенной мрамором и украшенной статуями и орнаментами из серебра и золота. Вода в большой ванне едва заметно парила, от нее исходил легкий аромат шалфея и кедра.

– Какой прекрасный аромат, – сказал Эйван, прикидывая его стоимость. Себет понравилось бы. Если бы он мог купить ей такой, возможно, вернулась бы пропавшая из глаз искорка.

– Это одна из любимых причуд Кетинар, – одобрительно заметил Рималин. Все трое сняли шляпы и скользнули в воду.