Джо Уолтон - Клык и коготь [litres]

Эйнар была не в силах что-либо произнести.

– И время самое неподходящее, – продолжала Беренда, как бы поддерживая разговор. – Я понятия не имею, что будет делать Даверак, но думаю, что ничего хорошего. Я надеялась, что ты хорошенько застолбила молодого Лондавера, но вижу, что нет.

– Не беспокойся, мы поженимся, – сказала Эйнар успокаивающе.

– Тогда почему ты не розовая? – спросила Беренда. – Нет, теперь он ускользнет, потому что, не связанный обязательством, он не женится на тебе, когда Даверак откажется выполнить мои обещания.

– У меня все будет хорошо, – сказала Эйнар. – Не беспокойся обо мне.

Глаза Беренды закатились, и она испустила очередной, очень громкий стон. – Позаботься о моих детях, – сказала она, – обо всех четверых.

– Я сделаю для них все, что смогу, – пообещала Эйнар.

– Они тебя любят, – заверила ее Беренда.

Эйнар уже знала это.

– Я тоже их люблю, – сказала она безжизненно.

– Думаешь, ты сможешь сдвинуть это яйцо? – спросила Беренда отрывисто, слегка задыхаясь. – Оно точно сломано, вне всяких сомнений. Оно делает мне больно.

– Я могу попытаться, но я не доктор, – сказала Эйнар.

Она обошла сестру и подняла ее хвост, но тут же чуть не выронила его. Она никогда не видела столько крови. И все больше вытекало из-под хвоста сестры. Плоть интимных мест Беренды выглядела растянутой и разорванной. Яйцо Эйнар не видела. Когда она пошевелила рукой, с хвоста отпала пластина чешуи в том месте, где она ее коснулась.

– Тебе обязательно надо здесь быть? – спросила Эйнар. – Если ты начнешь биться, ты можешь разбить эти два яйца.

– Это было бы последней соломинкой, что сломает хребет быку, если говорить о Давераке, – сказала Беренда и медленно поднялась на ноги. – Я пришла сюда, надеясь, что смогу снести яйцо, это то место, где оно должно быть. Я начала истекать кровью еще в столовой. Это было почти смешно. Наши гости не знали, что делать, помогать мне или съесть меня.

– О, Беренда, – сказала Эйнар, разрываясь между смехом и слезами. – Могу я тебе помочь добраться до спальни?

– Даже не знаю – чем. Разве только сможешь удалить куски скорлупы.

– Я их не вижу, – призналась Эйнар.

– Это плохо, – сказала Беренда и снова застонала, как только поползла по коридору по направлению к своей спальне. Чешуя опадала с нее на ходу.

На пути им встретилась служанка Эйнар, Ламит.

– Доктора все еще нет, ‘Чтен, – сказала она Эйнар. – Не надо ли послать за священником?

– Да, – сказала Беренда. – Пошли кого-нибудь, кто может летать. Он мне понадобится очень скоро.

От дверей кладочной за ней по коридору тянулся жирный след крови.

– Нет никого с развязанными крыльями, – сказала Ламит, – не грубо, а просто сообщая факт.

– Я могу слетать, – предложила Эйнар нерешительно. – Или Благород Лондавер, когда вернется с доктором, может слетать.

– Я не знаю, сколько времени это займет, – сказала Беренда, и такая откровенная непристойность шокировала ее сестру. – Я думаю, что надо лететь тебе, Эйнар, я не хочу, чтобы он пришел слишком поздно.

– Тогда прощай, моя возлюбленная сестра, на тот случай, если мы больше не увидимся.

– Вернись с ним и войди с ним, – сказала Беренда. – Я хочу, чтобы кто-то из близких был со мной, когда я умру.

– Надо ли Ламит привести детей? – спросила Эйнар.

– О, ради святого Джурале, не надо, пожалейте их, – выкрикнула Беренда. – Мне пришлось видеть, как умирает моя мать. Нет никакой нужды втягивать их в это.

Эйнар добралась до ближайшего открытого уступа и полетела к церкви и приходскому дому. Ночь все еще была ясной, полной прекрасных звезд, воздух был холодным, но чистым, с привкусом дальних хвойных деревьев, и она не могла не почувствовать облегчение, оказавшись в небе, подальше от крови и боли.

Окна приходского дома были темными, и ей пришлось будить священника и его жену, чтобы объяснить, кто она и чего хочет.

– Если Благородна умирает, это чрезвычайный случай, – я полечу, – объявил в итоге священник, наматывая красный шнур на коготь, чтобы он мог связать крылья снова после того, как доберется до Даверака. Эйнар хотела спросить его, пошел ли бы он пешком к смертному ложу фермера или вообще дождался бы утра.

– Сообщили Сиятельному? – спросил он, пока они летели. – Кого-то надо послать к нему в Ириет незамедлительно.

– Лететь некому, – сказала Эйнар. Только сейчас она поняла, как это все нелепо, когда столько фермеров живут в поместье. – Я найду кого-нибудь, чтобы послать, – сказала она.

– Она может не протянуть до его возвращения, – предупредил священник. – Если она так плоха, как вы говорите. Ириет далеко. Но Джурале милостив, – может, и доживет.

Они приземлились на уступе. Время было уже далеко за полночь. Поместье казалось необычно тихим. Эйнар сразу почувствовала запах крови, хотя ее и вытерли с пола. Доктор выходил из спальни Эйнар, когда они добрались до нее.

– Мертва, – сказал он коротко.

– Это не ее комната, – сказала Эйнар, – это моя. Ее – дальше по коридору.

– Вероятно, эта была ближе, – сказал доктор, странно глядя на нее. Может быть, она и была много ближе, осознала Эйнар. Но она не хотела, чтобы Беренда умерла в ее комнате, на ее золоте, и совершенно одна.

Священник вошел, один. Он выставил предостерегающе коготь, чтобы остановить Эйнар в дверях. Она ждала, помертвевшая.

– Где Сиятельный Даверак? – спросил доктор.

– В Ириете, по делам, – ответила Эйнар.

– Как неудачно, что это случилось в его отсутствие, – сказал он.

– Она сама о себе заботилась, – сказала Эйнар. – Она хотела этой кладки. Она ожидала третье яйцо. Она хорошо питалась.

– Это было ужасно, – сказал доктор. – Под конец она была совсем не в себе.

Эйнар задалась вопросом – что Беренда сказала ему, но не решилась спросить.

Священник вышел, облизывая губы. Эйнар не могла даже отдаться горю, начав поедать свою сестру, она знала, что должна дождаться Даверака. Только теперь она поняла, что осталась здесь совсем одна. Даверак взял ее как сестру Беренды. Теперь, когда Беренда мертва, захочет ли он вообще ее держать? Беренда сказала, что она ему нравится, но она также сказала, что он не сдержит обещание о приданом, чтобы она могла выйти за Лондавера. Бесполезно проклинать Даверака за то, что он высокомерный эгоист, или Лондавера за то, что он беден и слаб, или свои лапы за то, что на них нет настоящих когтей. Кем бы они ни были, она была в их власти, независимо от ее воли. Наконец она зарыдала, перед комнатой, в которой лежала Беренда, а священник и доктор подумали, что эти слезы очень уместны, потому что они не знали, что слезы лились скорее по ней самой, чем по ее дорогой, но мертвой сестре.