Татьяна Линг - Святослав Загорский. Закон Севера [Publisher: SelfPub]

Великий выполнил её наказ, разгромил литовскую армию, порубив врага сзади, как только те бросились на неё в атаку. Раскидал, как котят, показал Осинке, кто её мужчина и на что он способен. Ярый хан рубился сам, чего ранее она замечала за ним только в частых тренировках. Он сам вёл воинов, и степь в те минуты стонала, захлёбывалась кровью, упивались тёмные духи, пожирая гнев и ненависть убивавших друг друга, да танцевали на костях демоны, радуясь пиршеству. И лишь ангелы на небе грустно собирали души павших, унося подальше от боли и земных страданий.

Но вот Осинка выпрямилась в седле, отвернулась от места, что звала когда-то домом, и устремилась в новую жизнь. Теперь ничего родному краю она не должна, теперь она принадлежала хану и будет любить его с таким пылким трепетом, на который только была способна. И пусть времени жить ей осталось мало, знала, что отплатит тому за все с великой благодарностью.

– Ой вы славные вояки, воины родные… – выводили напевы из кабака. Сегодня гулял весь торговый тракт: и малые дети, и девки, и купцы, и богатые, и бедные, и мало их разделяло, но объединяло одно – остались живы! Старые дрязги, что случались ранее, в это мгновение были позабыты, а за одним столом сидели недруги. И те, кто ранее друг другу и руки бы не подал, сейчас в обнимку делили чарку медовухи.

Мёртвыми, что покоились за воротами, озаботились сразу, потратив на энто дело цельный день. Кого не забрали чужеземцы, хоронили на христианский манер, да только в безымянные могилы. В татарских войсках много нашего люду воевало, кого ранее увели в полон или выдали за выкуп. Кто из них и вовсе не знал родины, только тем павшим свезло попасть на родную землицу хладным трупом. Ну, так то жизнь, а сегодня и сейчас живые праздновали ещё один день.

– Потерял я её, Трофим, – покачал головой Святослав, опрокидывая в себя очередную чарку. Он не чувствовал вкуса напитка и все поражался, отчего сегодня медовуха не делает положенного ей дела: не расслабляет тело да не отпускает разум. – Теперь уже точно потерял.

Кулак врезался в стол, отчего подпрыгнули чашки. С князем, повесив голову на грудь, сидели и «медведь», и его верный друг воевода Пересеченский. Остальных вояк отправили, стоило только Святославу произнести горестно: «Осинка…» – да застонать так, словно померла она.

Убрали лишних с обеспокоенностью, кто его знает, кого хитрый хан оставил ушами доглядать за князя, поэтому гостей поторопили на улицу и баб любопытных под предлогом угомонить малых дитятей.

– Жива она, князь, а дорогами нашими только господь ведает. – Ладимир понимающе посмотрел на Святослава, и ему на душе горько разливалась рана. Нет-нет да вспоминалась жаркая Аксинья, хотя забыл ту, казалось, даже не вспоминал, а теперь она везде его преследовала тем взглядом, что бросила через плечо на прощанье, что вставал перед внутренним взором. Да что говорить! Теперь она смеялась на него каждый день глазами сына! И жена его только хуже делала своей нелаской.

– Ведает, говоришь? – Святослав исподлобья сверкнул глазом. – Она нам победу принесла ценой своей души! Пока Осинка была у хана, я её ещё мог спасти, но теперь… Она сама к нему пойдёт как плата за спасение меня, народа нашего, даже тебя, Ладимир! – снова рыкнул князь, смяв кулаком рубаху напротив сердца, посмотрел наверх, непонятно, то ли сморгнуть непрошеные слезы, то ли глянуть в сторону беспощадного бога, что немо сидел на небесах. – Баб много, хороших, молодых, опытных, ненасытных! Но… – тряхнул головой, смывая наваждение. – Такой, как она, больше не встречу! Не удержал я её, Трофим! Не разглядел, не понял, не сумел! А была так рядом! Дышал ею! Трогал! Вот этими руками держал в объятиях!

– Князь… – Трофим по привычке, нежели по твердосердию постарался остановить в речах Загорского, знал, что утром пожалеет тот о своих откровениях. Мужику все это добро надобно держать глубоко.

– Нет, Трофим, все понимаю, – оттолкнул его руку князь, когда воевода положил на плечо. – Повороти время вспять, все повторил бы! Все ошибки! Не думал я о ней! Не привычен в делах о бабах думать… На другое был взращен… Други мои! – Он повернулся на товарищей. – Ежели есть у вас в сердце что, берегите! Боритесь! Пусть у вас будет по-другому! А мне теперь так и жить с дырой в груди…

Святослав поднялся, покачиваясь из стороны в сторону. Хмель завладел телом, расслабил, убрал напряжение, выпустил наружу скрытое. Неприятие и горечь выступили во рту, и теперь ему хотелось одного – добраться до кровати да опустить на неё свою голову, и чтобы сон забрал его до самого утра. Так и сделал. А поутру залитая солнцем комната отвлекла от дурных мыслей да лёгкого гомона в голове, заполняя всего Святослава насущным, требуемыми делами его несомненного участия. Он улыбнулся, когда вдохнул свежего воздуха, встречая друзей да вояк. До следующего года Московский притихнет, а ему надо контролировать посевные, до зимы все должно сделать.

Крикнула кукушка, вырвала Святослава на мгновение. Надеть шлем, посмотрел на небо.

– Я буду тебя всегда помнить, Осинка! – пробормотал он ветру и вскочил на коня…

Живот сжало, и по телу прошла напряжённая судорога.

– Осинка-хан? – встревоженно поинтересовался Тут, его подняли до должности личного охранника северянки. Он подогнал своего коня ближе. – Остановиться?

Девушка выдохнула.

– Нет, нельзя, – тряхнула головой и посмотрела в колонну, что двигалась перед глазами, взрывая степь копытами да повозками. Воины шли по сторонам, небольшие отряды шпионов периодически возвращались, докладывали сотникам. Рабы тащились ближе к повозкам, на которых крепились целые дома. Осинка со своим отрядом двигалась в центре колонны. Орда шла на юг, к Каракоруму, на встречу к ханам.

Что-то нависло над ними, великий хан стал смурнее, меньше звал Осинку к себе, хотя та и не желала появляться ему на глаза. Даже старая карга – и та притихла, не подсылала к Осинке отравительниц или сплетниц, лишь отправляла в свою очередь впереди Орды доверенных ей людей. И Осинка понимала, что, вероятно, впереди их ожидает битва гораздо серьёзнее, нежели стычка с литовцами и Московским князем. Стычка, в которой ей уже не придёт на помощь великий хан или князь. Стычка, к которой в напряжении готовится Орда. И тревога ворошила сердце. А может, получится сбежать? И вдруг с укором себя сама наказывала да ругала: как можно после всего, что хан для неё сделал.

Уйти, убежать – это не про Осинку, даже, что виноватая перед ним оказалась, но за то себя тоже не винила, только с тревогой смотрела в будущее.

Через три недели тяжёлого перехода Орда вошла в Каракорум, осев рядом. Гул и гомон влились в этот великий городище. Столько иностранного люда Осинка не видела и в жизни, хотя рабов со всех концов света у великого хана было столько, что и не сосчитать. Яркие китайские наряды чередовались с темными людьми, краски, новые запахи раздражали и волновали девушку. Выделив охрану да сменив одежду Осинка влилась в рыночный поток.