Татьяна Линг - Святослав Загорский. Закон Севера [Publisher: SelfPub]

Тут обернулся, нахмурился, стал вспоминать, лихорадочно дёргая глазами из стороны в сторону, ведь такая мысль не приходила к нему. Слишком слаб монгол был в женских хитросплетениях.

– Тут, мне надо найти своего ребёнка!

– Ты не проберёшься к хану, не сейчас, пока его охраняет все войско! Бикбей готовится к нападению! Для всех ты погибла! Жаргал постаралась свести тебя со свету! Я выкрал тебя, подсунув бездыханное тело другой северянки! – И опустил голову, не произнося вслух, что по правде убил какую-то рабыню.

Осинка выдохнула, слезы покатились, но она не могла плакать, не могла рыдать. А что и рыдать? Живот ныл, ощущаемый дырой, а не собственным телом. Ныли груди, желая принять малыша. Слезы просто текли, а Осинка размышляла, как ей вернуть ребёнка.

– Ну что? Как он? – Ладимир подскочил к Алене, что вышла из покоев маленького князя. Лекарку разом вызвали, когда врачеватели Чубанского края не могли ничего сделать в течение суток, Руслан умирал.

Аксинья валялась по полу рядом с кроваткой сына, схвативши иконку, молилась не переставая, целовала пухленькие пальчики, что были так холодны, всхлипывала и снова молилась.

Жену Ладимир закрыл в покоях, приставив охрану от греха подальше. Готов был придушить, как и ее паршивого папашу. Все разрушила эта женщина. Отравила его ребёнка. Поймали сумасшедшую, когда та прокрадывалась к Марфуше, только кормилица-то и спасла малышку, потому как Руслан был сильным мальчиком и ещё барахтался за жизнь, а вот дочь его, несколько недель от роду, слабенькая такая, что хватило бы и капли яду, что хранила у себя жёнушка. Лучше бы его отравила, подумал Ладимир, посматривая, как лекарка убирает волосы с взмокшего лба.

Алена подняла руки, слабо улыбаясь.

– Лучше? – уточнил Чубанский.

Алена показала вверх палец, мол, теперь все в руках Бога. Теперь только молиться и оставалось.

– Хорошо. – Тут Ладимир развернулся и скомандовал Климу: – Ольгу мне приведите в палаты внешние!

Батюшка, что вызван был для крестин княжны Марфы, перекрестился и заметил:

– Князь, не надо, пока не остыли. Дайте себе время на обдуманное решение!

– Батюшка! – повысил голос Чубанский. – Вы вот …мол и тесь за здравие Руслана, а с княжескими задачами я сам разберусь!

– Так-то оно так, – закивал святой отец, сложив коротенькие ручки у себя на выдающемся животе, – только не забывайте, что Ольга – княгиня, и народ любит ее, не случилось бы с той чего…

Ладимир набрал воздуха, чтобы сказать чего резкого, но тут его окликнул служивый.

– Привели княгиню. – Клим поклонился, сам опасливо поглядывая то на «медведя», то на сановника, и знамо было, что тот хоть и ведал правду, но в уши заливал крестьянам, что надобно было Чубанским, только вот с Ладимиром у сановника не складывалось безоблачных отношений.

– Пошли, – святой отец хотел было засеменить за ними, но Ладимир того остановил, – за княжича вам молиться надобно да Марфушу к крестинам готовить, а посему оставляю на вас дела важные и много.

Батюшка хоть и не хотел, но поклонился да оставил в покое затею управиться с гневом Чубанского.

– Зачем ты это сделала? – спросил Ладимир женщину, что стояла посередь палат, взирая на него, сидящего на месте отца.

Ольга хмыкнула:

– А зачем ты Володимира Чубанского сгубил?

Ладимир сжал кулаки, да так, что раскрошились резного кресла ручки. В другой раз Ольгу бы это напугало, сейчас же она безразлично вскинула брови.

– Когда похороны? – мило поинтересовалась княгиня, и Ладимир вскочил, подлетел к жене, схватил за грудки и встряхнул так, что зубы у той клацнули.

– Жив он! Жив и жить будет! А ты… – Князь хотел её убить, хотел насадить вот это противное худосочное тело на нож, да так, чтобы извивалась она и издохла в страшных мучениях. Остановился, остановил красную пелену, что зашла на веки его.

Где-то тихо его позвал Клим или спросил о чем-то, кто его разберёт. Не услышал Ладимир, а может, и не захотел, но это помогло да остановило Чубанского от горячих действий. «Медведь» отдышался, поставил женщину на пол, отошёл, возвращаясь на положенное место.

– Мой сын будет жить! – повторил он, заглядывая в глаза, чтобы дошло до его жены. – И ты будешь жить, княгиня! Вот только… – Ладимир подождал, пока до Ольги дойдёт смысл, ждал, пока в лице княгини мелькнёт малая надежда на хороший исход, а потом загордится она своим положением, додумывая, что муж с ней сделать ничего не сможет, и тогда обрушил на женщину новость: – Будешь всю жизнь грехи замаливать в Стопковском монастыре! Да я столько им денег отвалю, чтобы тебя посадили в самую дальнюю пещеру и чтобы молилась ты о солнечном свете да видела хлебец чёрствый только раз в неделю! – От слов княгиню подкосило, и она упала, сломленная, на пол.

Ладимир увидел вытянувшееся лицо, мстительно порадовался, что нашёл выход и крикнул Климу:

– Исполнять!

Алена тряслась в повозке, рядом шествовал снаряжённый отряд воеводский во главе с рыжим Иваном. Смогла лекарка выцарапать ребёнка из лап смерти. Гордилась собой. Радовалась. Вокруг мелькали наливные от зелени деревья да пахло разнотравье. Тепло пропитывало каждую клеточку её влюблённого тела.

Алена поглядывала на молодого парня да улыбалась, счастливая, свободная, пока не пересечёт ворот Пересеченской крепости… На мгновение улыбка потухла, когда перед взором внутренним предстал её похотливый старый муж, вздрогнула. Потом перевела взгляд на Ивана, что гарцевал перед повозкой на в о роновом коне, молодой, сильный, принаряженный в красивые одёжи.

Алена закусила губу, вспоминая, как зажал лекарку в сенях однажды Иван, начал целовать так жарко, что отдалась ему лекарка и пожалела о том… Много раз потом пожалела, но возвращалась к Ивану, в его руки… Вновь и вновь ложилась с ним то в конюшне, то в впопыхах в тёмном углу терема, грязно вырывая минуты страсти, даже когда сморённый лекарствами Пересеченский засыпал. Ложилась под Курлыгу, рассыпалась, расплавлялась под ним Алена. С ума сходила, и они горели в этом сумасшествии оба.

Полюбовники избегали вострого взгляда воеводского Трофима, и даже после того, как тот Ивана оженил насильно, продолжали жаркие да нечастые встречи. Алена ревновала, так ревновала, что запрещала Ивану жене ребёнка дарить! Дала тому зелье бесплодное, на пальцах объяснила, как давать, и пальчиком грозила, что ежели ляжет с женой да обрюхатит, то лишит себя жизни.

Вот они, ворота. Вот он, двор тюремный. Вот и тюремщик спешит навстречу жене, волнуется. Алена только щеку для поцелуя подставила, скривилась, поднимаясь с повозки да расправляя одежды богатые.

– Как ты? Как вы? – взволнованно вопрошал воевода, зло посматривая на Ивана. Спустил тонкую Алену на землю, обхватил в жаркие объятия.