Татьяна Линг - Святослав Загорский. Закон Севера [Publisher: SelfPub]

Лекарка стыдливо отвернулась да потащила Трофима в светёлку, по пути отвечая пальцами, что спасла малыша Руслана, но нет-нет да и оглядывалась. Пересеченский взгляд этот видел, но отнёс на добросердечие жены и тем более запрещал себе думать плохо об Алене, потому как на сносях та была.

Стемнело. По обыкновению уложив мужа спать, Алена выскочила из опочивальни. Тонкая рубаха не спасала от прохлады летней ночи, а с открытыми окнами ходили сквозняки такие, что кожу холодило, оголяя нервы. Свет от свечки нервно трепыхался, как и сердце девушки. Один тёмный поворот сменялся другим, но не успела Алена и взвизгнуть, как на рот опустилась ладонь, зажимая его, а вторая рука уже задирала сорочку. У лекарки глаза закатывались в изнеможении да голова кружилась от страсти со страхом вперемешку.

Грубый, сильный, сгибающий волю, ломал всякий раз, когда брал Алену как собаку, на полу в проходе тёмного коридора, как сейчас. Али разводит широко да бесстыже ноги и отдирал в конюшне, а то и ловил лекарку, зажимал за печкой и совал в рот, да так, что задыхалась Алена да радовалась бушующей страсти. На все плевала, забывала все, смирилась с тем, что грешница, падала все ниже и ниже. Падала с любимым, забывая и бога, и черта.

– Люблю! – шептал Иван. – С ума схожу! Убить готов, как подумаю, что и тебя вот так… – и показывал как, – не хочу, чтобы он вот так! – разворачивал и набрасывался, показывая как не хочет, чтобы брал воевода его Алену. Гладил округлившийся живот, жадно толкаясь. – Хочу, чтобы мой был!

И потому решила Алена, что хоть и р о дит воеводе его ребёнка, что под сердцем носит, но не позволит и семени Ивана пропасть и от него р о дит тоже, обязательно, когда-нибудь, когда воевода скончается, а того мало ждать осталось…

Больше месяца Осинка с Тутом ходили вокруг Орды, выжидали, когда же появится случай, а тем временем дралась. Дралась с монголом, дралась так, чтобы, ежели перед ней встанет тысяча демонов, то и их повергнет, потому как разъярённую мать ничто не остановит.

Сорвалась Осинка только однажды, когда заметила небольшую группу охотников на северных людей, что прокрадывались от Пересеченской крепости. Пришпорила коня да налетела, рубя, как сумасшедшая. Тут следовал рядом, хоть и старался избегать схватки, шутка ли, их всего лишь двое.

Им повезло. Северяне, поняв, что их пытаются освободить, встали на защиту негаданных воинов, валили, закрывая собой врагов, отвлекали на себя, кричали, сбивали с ног. Отбила северянка не только свой народ, но и увеличила войско с двух человек до двадцати. Часть со своего племени, баб в основном, заставила вернуться, донести Бурому, что жива Осинка да просит помощи.

Степь навсегда останется чужой для северянки, навсегда будет сидеть занозой в сердце, вырывая из памяти позорное время своего полона, но теперь она свободна! Сильна! И жаждет мести! Степь много крови выпила, теперь её очередь резать.

Налетела она холодным северным ветром на улус Жаргал, что неслась в Каракорум со взяткой южным ханствам. Не ожидала старуха, что на земле, охраняемой тысячной армией, на мать великого хана посмеют напасть…

Вытащили ночью за волосы в халате, что, распахнувшись показывал старые да обвисшие груди, дряблый живот, и на её глазах вспарывали воинов. Вспарывали преданных служанок, из крови их делая ковёр, и тащили по коридору ужасов, обмакивая всякий раз в грязь, что оставалась после гибели. Но к кому? Жаргал не сразу рассмотрела лицо той, к которой подтащили, да и бросили, вырвав клок жидких волос.

– Ты! – вскричала старуха, когда наконец смогла рассмотреть заляпанное лицо Осинки. – Ты! Как ты выжила?

Северянка жадно всматривалась в поверженного врага, наслаждалась страхом, который можно было смаковать на кончике языка. Жаргал обмочилась, когда Осинка вытерла рукой лицо, подумав, что северянка замахнулась палашом, но та присела, отбросила оружие в сторону и заставила на себя посмотреть, удерживая врага за грудки, сама встала в кровь и грязь, что стояла в округе. Шёпотом, но таким, что Жаргал слышала каждый звук, спросила:

– Где мой ребёнок?

Старуха злобно ухмыльнулась.

– У хана твой сын. – И тут же получила в нос, да так, что в том что-то хрустнуло да потекла кровь.

– Где мой ребёнок? – Осинка силой вернула старуху на колени, встряхнула.

Язык заплетался у Жаргал, голова кружилась, и хотелось блевать.

– Выродок, она мертва! – промямлила Жаргал.

Осинка занесла руку для второго удара, когда услышала крик со стороны:

– Не убивайте! Прошу, не убивайте! – кричала девушка, ту тоже тащили за волосы. Наряженная в красивую одежду девушка вцепилась в меч, что держали возле горла, девушка держалась за него только тонкими пальцами, слабо обращая внимание, что из-за этого кровь так и хлестала из ее ран.

– Ребёнок, Осинка! Прошу, остановись, твоя дочь здесь! Жива!

– Подари ей жизнь! – крикнула Осинка своему воину и он отпустил девушку, та упала в грязь и разревелась. – Веди к ней! – приказала северянка, сама же развернулась и посмотрела на своего врага. – Ты могла спасти себе жизнь!

– Плевать я хотела на свою жизнь, если в ней ты живой ходишь! Хан тебе отомстит за убийство матери! – ухмыльнулась Жаргал, сплёвывая кровь, что хлестала ещё изо рта.

– Тут! – позвала Осинка.

– Я здесь!

– Дай мне мой меч.

Монгол молча протянул его, на мгновение поколебавшись, заметил:

– Давайте я.

– Нет, Тут, – остановила его Осинка, – я хочу, чтобы у хана была возможность отомстить мне и только мне…

Она подняла меч и рубанула…

Святослав откинулся на подушки. Сон то ускользал, то снова неожиданно наваливался на него, настигая в самых неожиданных местах. И вот он уже иногда не мог отличить, где сон ему видится, а где явь. Приходил его навестить сын. Надежды у него были сильные на своего наследника, но тот уродился в Софью, и сложно было что-то понять в этих хитрых глазах. Святослав повторял слова, когда-то говорённые отцом, что надеется, что хотя бы Олег Загорский сможет встать на защиту народа, что в таком большом количестве сгинул по вине чужеземцев. Да только сын кивал ему, презрительно ухмыляясь, и виделось иногда Святославу, что это злая ухмылка воеводы Чермного проглядывает сквозь родное лицо. И жутко становилось. А потом он забывал об этом, и вновь вспыхивали его надежды на светлое будущее, куда направлены были все его молитвы, да готовил сына к хану на поклон.

С Игорем пришлось помириться. Послевкусие, когда между друзьями уже пролилось едкой гадостью предательство, останется навсегда. На пирах трахали баб да пили, оставляя за пазухой наточенные ножи. Литовская полюбовница сгинула, как будто и не было её, но про то Евдокию надо было спросить. А разве спросишь ту, что полгода уже в земле кормит червей? Не выдержало здоровье заточения во вдовьей башне, про то винил себя Святослав не раз.