Ярослав Морозов - Ларин Петр и волшебное зеркало

У Петра немного похолодело внутри, но на протяжении последних суток это случалось с ним так часто, что он уже начал понемногу привыкать. К тому же для человека, готовящегося умереть, капитан выражался чересчур цветисто. Наверное, сказывалась привычка всё время говорить стихами и неисправимый романтизм, свойственный всем настоящим мореходам. Словом, если бы капитан Раймонд сказал просто: «Мы пропали», Пётр, наверное, испугался бы сильнее. Сейчас он тоже испугался, но вместе со страхом испытал что-то вроде раздражения: капитан произнёс целую речь, но при этом ухитрился так и не объяснить, в чём дело.

— В чём дело, капитан Раймонд? — повторил он. — Неужели вы никогда не попадали в шторм? Вам ли, потомственному моряку, бояться обыкновенного шквала?

— Все вы, чужеземцы, одинаковы, — горько сказал капитан. — Всё у вас обыкновенное — обыкновенный туман, обыкновенный шквал… Если бы шквал был обыкновенный, мой оракул предсказал бы его за сутки! А сейчас — полюбуйся на него!

И он сердито постучал пальцем по выпуклому стеклу прибора, на который минуту назад смотрел и который привёл его в столь мрачное расположение духа.

Пётр шагнул к прибору и взглянул. Корабельный оракул представлял собой что-то вроде старинного барометра. Ни цифр, обозначающих атмосферное давление, ни надписей на круглой шкале оракула не было. Их заменяли картинки — искусно выполненные изображения каких-то невиданных зверей, рыб, птиц, скалистых островов, грозовых туч, бородатых гномов и прочих диковин. Витая бронзовая стрелка с затейливым наконечником указывала на стилизованное изображение солнца. У солнца были толстые извилистые лучи, пухлые лоснящиеся щёчки, весело сощуренные глаза и широкая, почти как у вчерашнего синего кита, улыбка. Не нужно было кончать морскую академию, чтобы разгадать смысл этой незатейливой картинки: корабельный оракул предсказывал отличную погоду, попутный ветер, ясное небо и все мыслимые и немыслимые виды морской удачи. Между тем шквал, вопреки его предсказанию, стремительно приближался, и Пётр уже ощущал на своём разгорячённом лице первые, пока ещё совсем слабые, дуновения прохладного ветерка.

— Подумаешь, — сказал он, отворачиваясь от оракула. — Он просто испортился, вот и всё. Не понимаю, что вас так огорчило. Зачем вам предсказания, когда всё видно невооружённым глазом?

— Ты ничего не понимаешь, — сказал капитан и вдруг принялся набивать свою трубку, как будто ему было больше нечем заняться. — Корабельные оракулы не портятся и не ломаются. Они начинают давать неверные предсказания только в одном случае: если на них наслали порчу. А порченый оракул — это порченое судно. Это не простая буря, юнга, и нам остаётся только попрощаться с жизнью.

— Безобразие! — заверещал Свисток. — Немедленно сделайте что-нибудь!

— Я и делаю, — хладнокровно ответил капитан Раймонд. — Я набиваю свою трубку. А если ты не станешь мешать мне, глупая свистулька, я даже успею её с удовольствием выкурить. Королева-Невидимка сегодня милостива: она дала мне шанс перед смертью ещё разок выкурить трубочку доброго морского табаку!

— Это саботаж, — объявил Свисток. — Он сговорился с этой своей Королевой и просто хочет погубить нас. Уверен, у него в каюте припрятан персональный акваланг! Мы утонем, а он получит новый корабль и мешок золота!

— Молчи, безмозглая медная трубка! — рассвирепел капитан. — Вольные мореходы не признают золота! Это грязный металл, и мы возим его с собой только затем, чтобы давать взятки морским гвардейцам!

Свисток разинул рот, собираясь ответить, но Пётр заставил его промолчать, просто накрыв ладонью и сжав ладонь в кулак. Свисток пискнул и затих, а Пётр обратился к капитану.

— Извините моего друга за горячность, капитан, — сказал Пётр, — но кое в чём он прав. В нашем мире не принято сдаваться перед лицом опасности. У нас есть притча про лягушку, которая упала в кувшин со сметаной и должна была утонуть, но барахталась до последнего и в конце концов сбила из сметаны твёрдое масло.

— Ад и дьяволы! — взревел капитан. — Да как вы не поймёте, что это — не ваш мир! Я тоже знаю притчу про лягушку, но… — Он безнадёжно махнул рукой. — Спорить с вами, молокососами… Смотрите сами!

Он сосредоточился, подумал немного и громовым голосом продекламировал заклинание. Стихи были недурны, но взволнованный Пётр их не запомнил. Смысл заклинания сводился к тому, чтобы развернуть судно на сто восемьдесят градусов, кормой к приближающемуся шквалу. В этом был резон: позади расстилалась безбрежная океанская гладь, по которой шквал мог гнать «Каракатицу» хоть неделю, не причинив ей особенного ущерба. Капитан явно знал толк в морском деле, но, увы, его слова насчёт порченого корабля оказались чистой правдой.

Судно повиновалось заклинанию с огромной неохотой. Медленно и неуклюже, как груженная гравием баржа, оно повернулось на девяносто градусов и встало как вкопанное левым бортом к надвигающемуся шквалу. Его поднятые паруса бессильно хлопали вразнобой; отовсюду доносились отчаянные голоса матросов, читавших заклинания, па которые «Каракатица» совершенно не реагировала. Между тем зловещая фиолетовая туча расползлась уже на четверть неба. Она стремительно росла, приближаясь с каждым мгновением. Вода стала свинцовой и подёрнулась злой мелкой рябью с белыми барашками пены.

— Великолепно, — с горечью сказал капитан. — Нет, это действительно великолепно! Теперь первое же дуновение шквала опрокинет нашу посудину кверху килем, и все мы благополучно отправимся на корм рыбам. В самом деле, зачем мучиться? Вы правильно сделали, парни, что заставили меня подставить шквалу борт. Теперь всё кончится в считанные мгновения. Жаль только, что я так и не успел выкурить трубку.

Пётр настолько растерялся, что разжал кулак, и Свисток немедленно этим воспользовался.

— Мы погибли! — простонал он. — Всё кончено. Всё кончено! О! О-о-о!!! О, я несчастный!

Пётр закусил губу.

— Капитан, — сказал он, — а такелаж у вас настоящий?

— Самый настоящий, — безразлично откликнулся капитан. — А что толку? Никакой такелаж не выдержит того, что нас ожидает…

— Ещё один вопрос, — быстро и деловито сказал Пётр. — Вы говорили, что на Островах профессия моряка передаётся по наследству?

— Совершенно верно, — глядя на приближающийся шторм, откликнулся капитан. — Каждый из моих матросов может проследить свою родословную самое меньшее на две тысячи лет, и все мужчины в его роду — моряки. Послушай, юнга, к чему эти вопросы?

— Есть шанс, — так же быстро сказал Пётр. — И если вы на время уступите мне свои полномочия, я попытаюсь им воспользоваться.

— Хочешь напоследок побыть капитаном? — горько усмехнулся старый морской волк. — Да, ты действительно ещё совсем ребёнок… Что ж, попробуй. Не дело это, конечно, — уступать мостик сопляку, — но попробуй… В конце концов, на Островах всё возможно. Ты нас в это впутал, тебе и выпутывать. Попробуй. — Он снова поднёс к губам свой рупор и рявкнул: — Слушай мою команду! На мостике юнга! Его голос — мой голос, его рука — моя рука! Слушать юнгу!