Ярослав Морозов - Ларин Петр и волшебное зеркало

Вспомнив о пророчестве, Королева мрачно усмехнулась. Мальчишка, каким-то чудом завладевший зеркалом Входа и проникший на Острова, действительно представлял для неё грозную опасность, но только в одном случае: ни при каких обстоятельствах Королеве нельзя было с ним встречаться. Он был ребёнок, но он умел колдовать и мог как-нибудь исхитриться сообщить её имя Властимиру Могучему даже за мгновение до смерти. Тогда старый фокусник получил бы над ней власть и мог бы сделать с ней что угодно: лишить престола, отобрать золото, изгнать с Островов, а то и вовсе превратить в какое-нибудь тихое насекомое вроде комара.

Но враги не знали, в чём сила пророчества. Они думали, что мальчишка сам по себе наделён какой-то немыслимой магической мощью, способной в одночасье разрушить вековые чары и развеять по ветру её королевство. Они носились с ним как с писаной торбой, опекали его, берегли и защищали даже ценой собственных жизней. Глупцы! Теперь, когда все бунтовщики вместе со своим драгоценным Лариным Петром собрались в одном месте, на острове Шустром, Её Величеству ничего не стоило прихлопнуть это змеиное гнездо одним ударом.

Что она и собиралась сделать.

Её Величество сидела в Золотой гостиной, изящно облокотившись на голову золотой пантеры, и бездумно скользила глазами по строчкам написанной Кассиусом Крайком поэмы. Это было первое литературное произведение чернокнижника, не имевшее отношения к магии. Кранк писал поэму восемьдесят четыре года; она получилась чудовищно длинной, умопомрачительно скучной и была целиком, от первой до последней строчки, посвящена Её Величеству. Хотя любившая комфорт Королева перенесла в Стеклянный Дворец из своего мира достаточное количество бумаги и шариковых авторучек, чёрный маг предпочёл действовать по старинке и написал поэму на пергаменте. Теперь длиннейший свиток лежал на специальной подставке рядом с кушеткой в виде пантеры. Уже просмотренная Королевой часть поэмы громоздилась на полу беспорядочным ворохом желтоватого пергамента, исчерченного неровными чёрными строчками, но оставшееся всё ещё очень смахивало на свёрнутую в толстый рулон ковровую дорожку. Её Величество читала, время от времени длинно зевая и нетерпеливо покусывая золоченые ногти. Её одолевала скука и раздражение; временами ей хотелось зашвырнуть пергаментный свиток куда-нибудь подальше, но Королеве не хотелось лишний раз обижать Кранка: сейчас от него слишком многое зависело.

«Поэма, — сердито думала она, косясь на громадный свиток, под тяжестью которого золотой пюпитр заметно прогнулся. — Килограммов пятнадцать, а то и все двадцать. Лучше бы раздобыл кусок золота такого же веса, литератор…»

Взгляд её вернулся к только что прочитанным строкам. Королева нахмурилась, потом удивлённо подняла брови, а потом прочла вслух:

Королева осторожно, чтобы не рассыпалась причёска, тряхнула головой и в недоумении огляделась по сторонам.

— Это что такое? — спросила она сама у себя, поскольку, кроме неё, в комнате никого не было. — Это как понимать? Ничего себе, написал стишок для любимой женщины! Тысячелетьям вопреки! Да как он посмел намекать на мой возраст? Кораллы губ… Выходит, у меня губы, как кораллы, — шершавые и торчат в разные стороны? А что это ещё за «волоски предплечий», которые никогда не побелеют? Что он имел в виду? Что у меня руки волосатые или что вместо рук у меня два чёрных волоска, которые никогда не побелеют? Уничтожу мерзавца!

Она с отвращением оттолкнула пюпитр. Золотая подставка покачнулась и со звоном упала на золотые плиты пола. Свиток с поэмой укатился в дальний угол, разматываясь по пути, как настоящая ковровая дорожка. Её Величество вскочила и некоторое время с удовольствием топтала пергамент ногами, давая выход своему раздражению. Наконец она немного успокоилась и, отдуваясь, опустилась обратно на кушетку.

— Ладно, — пробормотала Её Величество, потихоньку остывая. — В конце концов, человек старался, хотел меня порадовать… Надо же, какое невезение! В целом мире только один человек меня любит, да и тот дурак! Тысячелетьям вопреки…

Она встала с кушетки, прошла в угол и принялась сматывать тяжёлый пергаментный свиток. Когда её никто не видел, Королева вполне могла самостоятельно управиться с любым делом, особенно если дело было тайное и касалось только её. Она мастерски водила автомобиль, уверенно держалась в седле, когда-то неплохо фехтовала и стреляла из спортивного пистолета так метко, что ей завидовали даже признанные мастера. Увы, здесь все эти таланты не находили применения, и Королева с нетерпением ждала дня, когда все Острова вместе с Мёртвым Материком превратятся в сияющие горы золота, а она навсегда покинет этот скучный, нелепо устроенный зазер-кальный мирок.

Смотав пергамент, Королева поднатужилась и водрузила его обратно на золотой пюпитр. Взгляд Её Величества снова упал на строчки, вызвавшие недавнюю вспышку гнева, но теперь Королева лишь слегка улыбнулась, приподняв уголки красивых, подкрашенных золотистой помадой губ. Строфа, в которой упоминались кораллы губ и волоски предплечий, никуда не годилась, но ведь и все остальные строфы этой бесконечной поэмы были ничуть не лучше! Да, поэтом Кассиус Кранк был никудышным; к счастью, он сохранил своё главное достоинство — магическую силу, без которой на Островах было совершенно нечего делать.

Её Величество подвинула к себе крупный золотой самородок с углублением посередине, служивший ей пепельницей, чиркнула золотой зажигалкой и закурила длинную тонкую сигарету в изящном золотом мундштуке. Голубоватый дымок, причудливо извиваясь, тонкой струйкой потёк с кончика сигареты к золотому потолку гостиной. Королева наблюдала за ним и думала, как поступит с мальчишкой и его дорогим дядюшкой, Большим Иллом. Было немного жаль, что мальчишка скорее всего погибнет вместе с Властимиром Могучим и остальными бунтовщиками, укрывшимися на острове Шустром. Да, жаль. А как было бы хорошо, расправившись со старым волшебником, захватить мальчишку в плен и казнить дядю и племянника одновременно, на глазах друг друга! Как было бы славно заставить обоих просить пощады, принародно валяясь у неё в ногах! Нет, за себя ни один из них просить не станет, а вот друг за друга — да, станут. Да ещё как станут! Уж она сумеет их заставить… И вот тогда, вдоволь насладившись их унижением, Её Величество прикажет казнить эту парочку, отравившую ей всю жизнь.

Но сначала нужно было покончить с волшебником. Её Величество нетерпеливо посмотрела на изящные золотые часики, тихонько тикавшие на её тонком запястье, и сейчас же, словно по команде, дверь распахнулась, и в неё, оттолкнув караульного гвардейца, быстро вошёл Кассиус Кранк. В эту самую минуту Королева вдруг заметила следы своих туфелек на свисавшем с пюпитра пергаменте и обворожительно улыбнулась чародею, чтобы отвлечь его внимание от этой предательской подробности. Но Кранк не обратил внимания не только на свою поэму, но даже и на улыбку Королевы, что было, мягко говоря, удивительно. Глаза его возбуждённо сверкали на бледном, уже успевшем обрасти чёрной с проседью бородой осунувшемся лице, костяшки пальцев, сжимавших магический посох с резной фигуркой крылатого демона на верхнем конце, побелели от напряжения.