Хаген Альварсон - Лемминг Белого Склона [СИ]

Смешно и жалко было смотреть на Торфи сына Фроди. Хозяин оглядывался на своих, недоверчиво крутил головой. Протирал глаза, как последний дуралей. Не мог узнать в этом статном седобородом господине под алым знаменем ничтожного старикашку в лохмотьях. И дело было не в том, что седовласый старец сменил латаную дерюгу на меховой плащ, а дырявый колпак — на песцовую шапку с крупным малахитом во лбу и беличьим хвостом сбоку. Потом вспомнил, как ветхий дед рубил его людей у корабельного сарая.

Вспомнил и окровавленный атгейр в старческих руках. Орлиный коготь служил ныне посохом Арнульфу Иварсону.

Торфи открыл рот, трубка выпала под копыта коня. Торфи закрыл рот. И снова открыл.

— Ты убил десять человек на моём дворе! — воскликнул он. — Ты и этот щенок-рыболов!

— Убили бы и больше, да времени пожалели! — засмеялся Седой. — Впрочем, это действительно было не слишком учтиво с нашей стороны. В память о давней приязни хочу ныне заплатить тебе выкуп за потерю работников! Сто гульденов — идёт?

— Сто гульденов? Ха! — оскорбился Торфи. — Я не стану носить в кошельке мёртвых друзей!

— Точно? — осклабился Арнульф. — Ты уверен, хозяин?

Торфи задумался.

— Тысячу гульденов! — потребовал он.

— Тысячу и за своих не дам, — фыркнул Арнульф. — Триста!

— Семьсот, — сбавил Торфи.

— Пятьсот гульденов здешней чеканки, — бросил Арнульф, уже не улыбаясь. За его спиной скрипела тетива: Форни решил уладить вопрос побыстрее, — это последнее моё тебе доброе слово. Бери, проваливай или наш Гадюка поделится с тобой ядом. А, Форни?

— Охотно, — подмигнул стрелок, беря бонда на прицел, — говна не жалко.

— Ладно, старик, твоя взяла… — вздохнул Торфи.

Тогда вождь отсчитал, сколько положено, ссыпал в мешочек и бросил Хагену: снеси, мол. Юноша как мог почтительно передал деньги бывшему хозяину. Заметил среди челяди бородатого Торда. Того самого, что просил внука королей отнести его член до ветру. Хаген подумал было спросить бородача, сломать тебе, что ли, нос, но тот внезапно опустил глаза и спрятался куда-то за спины товарищей.

«Ну и верно, — подумал Хаген, — одно дело — Ингмар Высокий Замок, и другое — какой-то дремучий Торд. Убогий пасынок Моховой Долины…»

А Торфи добавил:

— Ещё я скажу тебе пару слов, сын Ивара! Уж не знаю, зачем ты идёшь в Мёсендаль, но ратную стрелу уже пустили по острову. Мало тебе удачи будет, коли ты пойдёшь на север. Ополчение Вёрмдаля собирается в Вермундгарде, туда же пойдут люди со Сторкнеста. Там тебя ждёт тысяча бойцов, подумай об этом! А с запада, с Гудволлира, придёт ещё полтысячи. Бонды не столь беззубы, как тебе может показаться!

— Зачем ты мне всё это говоришь? — прищурился Арнульф.

— В память о верной службе дедушки Афи. Бывай, сэконунг! Удачи тебе желать не стану.

— Ступай, Торфи бонд, — процедил Арнульф, — и больше не попадайся мне на пути.

Когда ополчение скрылось, вождь объявил:

— Всё, сворачивай лагерь! Вперёд, на северо-запад. Там и дорога ровная…

Под вечер Моховая Долина осталась позади. Продолжать путь в потёмках никто не счёл хорошим делом. Выбрали для ночёвки более-менее сухое место, развели огни, расставили дозоры. Невстейн Сало принялся было за стряпню, но Арнульф его остановил:

— Есть одно дело, с которым мы и так слишком промешкали. А потом уж постарайся на славу, Невстейн, ибо сегодня будет тризна по павшим братьям. Эй, вы, отродья троллей! — гаркнул на бывших рабов. — Рано расселись. Выройте яму — большую, широкую яму! В ней должно поместиться тринадцать… нет, четырнадцать человек. И натаскайте камней — потом сложите курган.

— Так ведь темно… — пробормотал кто-то из работников.

— Ройте яму на пятнадцать человек.

Приникшие бедолаги принялись за работу. Между тем викинги снаряжали в последний путь павших соратников: снимали с телег, обмывали, одевали в лучшие наряды, какие захватили в Эрвингарде, собирали им в котомки еду на день пути, и, разумеется, чистили их оружие и брони. Братья Скампельсоны позаботились о двоюродных родичах, Вестарсонах, Фрости — о своём друге и сопернике Гильсе, Утред Бык — о побратиме Торвиде, Унферт — о земляке Иринге. Хотя Унферт и принял веру в Белого бога, не противился исполнять языческий обряд: во-первых, сам Иринг держался старых обычаев, а во-вторых, иониты также предавали мёртвых земле, а не огню. Хаген готовил к путешествию за грань мира живых Энгуля с Островов, вспоминая его рассказы о грибах-надберёзовиках. Эх, повеселился ты, йокульсеец, нет слов — пал одним из первых… Свегдир Ожог наряжал Рати Копчёного.

— Мы с ним оба получили прозвища, когда штурмовали Арильон в Форналанде, — говорил Свегдир, расчёсывая жёсткую бороду мертвеца. — Там был замок, где заперлись южане. Хороший замок, добротный, но потолки, как водится, деревянные. Вот мы под вечер туда пробрались — думали ворота открыть нашим. Ага — стерегли ворота как молодую жену, ничего не вышло. Тогда Рати придумал устроить пожар. Мы до глубокой ночи возились: таскали солому, бересту, смолой мазали. Потом подожгли. Красиво горело, жарко. Своды обвалились, дыму — как у тролля в жопе, все орут, всё падает, пылает… Открыли-таки ворота, вылезли, наших зовём, а они стоят, как столбы — мол, куда, в печку эту лезть?! У меня с тех пор полморды всмятку и борода слева не растёт, как мох на дереве. Рати тогда хорошенько прокоптило, месяц благоухал, окорок свиной… А добычу поутру собрали. Золотишко поплавилось, но, как ведомо всякому, не горит огонь прилива! Помнишь, Рати, сын Брока? Помнишь, треска ты копчёная?..

По старому страшному ожогу катились редкие слёзы, точно капли плавленого золота.

Когда поодаль от стоянки, в мягкой болотистой земле, раскрылся влажно блестящий зев Нижнего мира, Седой повелел притащить Кьятви.

— Развязать? — спросил Модольф.

— Нет нужды. Пожалуй, свяжи покрепче.

— «Орла» ему врежет? — предположил Торкель.

— Не, утопит, — отмахнулся Хаген.

Арнульф обманул ожидания обоих. Осмотрел Кьятви, захохотал:

— Э, да это мясо протухло! Слушай, Кьятви. Ты, верно, хотел бы искупить содеянное?

Бывший хёвдинг сперва не расслышал. Не поверил. Потом отчаянно закивал.

— Ну-ну, не дёргай башкой — отлетит до времени. Ты заплатишь за своё предательство тем, что сослужишь одну службу. Что ты мычишь? А — готов ради меня на всё? Но мне от тебя ничего не надобно, вот в чём штука. Зато моим людям наверняка пригодится слуга на том свете. Как уж ты с ними договоришься об оплате — дело твоё. Счастья тебе на пути!

Затем Арнульф Седой столкнул бывшего побратима в яму. Лицом вверх.

Все обомлели. Застыли, точно каменные истуканы на курганах. В могиле чавкало: то Кьятви пытался встать на ноги, верещал и визжал, как боров под ножом. Он умолял, чтобы его убили. Как угодно: железом, камнем, огнём, водой, верёвкой, зубами, голыми руками… Мясо исходило бессловесным криком, что звучал для Арнульфа слаще златострунных арф.