Хаген Альварсон - Лемминг Белого Склона [СИ]

Никто ничего не понял, но все засмеялись. На случай, если то была шутка.

Хаген стоял чуть поодаль, оцепенев от одного только взгляда на существо. Застыл, сцепив зубы так, что желваки ходили на скулах, словно волны по морю. Глаза сверкали сколами айсбергов, а в груди вздымалась, закипая, ледяная ярость. Наследие предков отца стучало в сердце остывшим пеплом давних войн. Позже Хаген и сам удивился, откуда взялся этот тяжкий вал, этот ледник, накрывший его при взгляде на цверга. Но тогда…

Росту в карлике было альна полтора. Тело покрывала жёсткая тёмно-бурая шерсть. Одежды он не носил, кроме набедренной повязки да смотанного в колпак куска сыромятной кожи, прикрывавшего лысину. Твёрдо стоял он на широких ороговевших стопах, задрав голову и нахмурив косматые брови. Чёрная борода встопорщилась, длинный нос гордо вздымался к небу, словно корабельный штевень. Мелкие глазёнки бесстрашно смотрели на викингов. На все расспросы у него было ровно три ответа: «Моя не знать», «Моя не понимать», да ещё «Моя твоя на сосна вертеть». Хаген послушал-послушал, не выдержал и пробрался к пленнику сквозь толпу, вежливо, но настойчиво работая локтями.

— Позвольте, я с ним поговорю, — предложил он после очередного «Моя твоя…»

Все удивлённо воззрились на юношу. Арнульф пожал плечами:

— Попробуй, но не увлекайся.

Хаген присел возле пленника и произнёс, глядя ему в глаза:

— Хут ву хьо?

Цверг вздрогнул. Его глаза округлились от изумления, впрочем, как и у остальных. Карлик помотал головой, пряча взгляд. Хаген, ласково улыбаясь, повторил:

— Хут ву хьо?

Пленник надменно отвернулся. Хранил молчание, словно причудливый каменный истукан. Однако Хаген заметил, как дрогнули под бородой синие губы.

— Он не понимает, — махнул рукой Рагнвальд.

— Всё он понимает, — возразил Арнульф с ухмылкой.

— Хут Хёгни хьо, — сказал Хаген, — хут ву хьо?

— Хут Квулух хьо, — прошептал цверг.

— А я уж думал назвать его Фрейдаг, — хохотнул Хравен, — потому что сегодня Фрейдаг.

— Нут Квулух хва, — продолжал Хаген, не сводя добродушного взгляда с карлика, — хут лэхь ике нарр, харум на варн. Хийо?

— Хут ву хийо, — настороженно кивнул Квулух.

— Веш'те ике, х'йет на … э… как его, тьфу ты, забыл… а , х'йет на чхо вэ шь'тэк-пу?

Торкель не выдержал, прыснул в кулак, но все так увлеклись мудрой беседой, что никто не выписал ему положенного подзатыльника. Карлик залепетал что-то, щёлкая и присвистывая, как певчий дрозд. Хаген терпеливо ждал, пока он умолкнет, а потом ослепительно улыбнулся:

— Не надо мне лгать, жопа мохнатая. Всё ты знаешь. Своих хозяев вы могли обманывать сотни зим подряд, но я не ваш хозяин. Ты мне всё расскажешь. Принесите факел, друзья.

Цверг не понял ни слова, но догадался, что дела его плохи. Задрожал, теряя остатки гордости, но молчал. Не сказал ни слова, даже когда Хаген поднёс ему пылающую головню прямо к носу.

— Последний раз тебя спрашиваю, Квулух: х'йет на чхо вэ шь'тэк-пу?

— Не знать… не понимать… на сосне вертеть… — выдавил карлик.

— Кабы эта проклятая птица ещё понимала, что говорит, — усмехнулся Хравен.

А Хаген достал бритву, которую всегда носил в нагрудном кармане сорочки, и сунул в огонь. Подождал, пока металл покраснеет, отдал факел кому-то из парней и ткнул раскалённый полумесяц карлику под набедренную повязку. Квулух заорал, погнал эхо по холмам, задёргался, но вязали его на совесть. Запахло жжёной шерстью. Хаген вынул бритву, схватил карлика за бороду и спросил, улыбаясь слаще прежнего:

— Х'йет на чхо вэ шь'тэк-пу?

Квулух заскулил. Жалобно, как собачка. Щенок Варф взвыл ему в ответ: сочувствовал.

— Х'йет на чхо вэ шь'тэк-пу? — прошептал Хаген. Не дожидаясь ответа, взял факел и повторил пытку, на сей раз оставив отметину на лице бедолаги. Тот плакал и трясся. Не от боли — от ужаса. Кричал, пищал, плевался, пытался укусить. Свегдир Ожог дёрнулся было остановить Хагена, но Арнульф заступил ему дорогу:

— Пусть работает. Если у тебя болит ожог, отвернись и заткни уши.

Свегдир так и сделал.

А Хаген уже ничего не спрашивал. С лихорадочной, безумной увлечённостью он прижигал карлику то ухо, то нос, то плечо, то иное место. Приговаривал себе под нос: «Эти дикари не знают огня и боятся его, как наивысшей скверны. Я сожгу тебя, Квулух, и твои сородичи от тебя отвернутся. Гори, гори, мохнатый зад». Пленник понемногу превращался в печёную репу. Он хотел что-то сказать, но Хаген снова и снова подносил к зарослям шерсти раскалённый металл, и цверг терял разум.

«Что, не нравится, дикарик? — молча злорадствовал сын Альвара, внук Свалльвинда, короля двергов. — Им тоже не нравилось. Цверги целыми ордами спускались с гор, опустошая всё на своём пути. Те черепа в Гримхёрге — это ваши черепа, верно? Не так давно закончились ваши набеги, мой дед и дядя Исвальд успели сразиться с ублюдками из-за перевала Вальфар. У вас нет чести, дикари. Так мне рассказывали в детстве. Вы, грязь утробы мира, гниль горных корней, смеете поднимать свои кислые гляделки к небу?! Внизу ваше место, в убожестве и рабстве, потому что вы боитесь огня. Предки моего отца перестали бояться. И стали править под горами. А вот ваше племя следует истребить…»

— Ну-ну, Хаген, — Арнульф вернул юношу в мир людей, похлопал по плечу. Внук конунга двергов обернулся. Седой ободряюще улыбнулся.

— Не увлекайся. Позабавился — и будет. Кажется, наш дружок готов.

— Х'йет на чхо вэ шь'тэк-пу? — спросил Хаген без тени улыбки.

Квулух судорожно вздохнул — и всё ему рассказал.

А потом — умер. Боль и ожоги он бы пережил. Но сердце не вынесло позора.

— Ты гордился бы мною, дядя Исвальд? — спросил Хаген в пустоту.

Пустота ответила далёким конским храпом и стуком копыт: ополчение из Скатербю неумолимо приближалось.

— Быстрее, быстрее! — торопил стаю Арнульф. — Ты знаешь, куда идти?

— Он сказал, холм со старыми развалинами на вершине, — Хаген до рези вглядывался в туман, но никаких развалин или даже вершин не замечал, — там с юга растёт ельник, а на севере, на склоне, шахты. Часть завалена, но есть и открытые. Нам туда. В третью с запада.

— А он не сорвал?

— Он слишком перепугался, чтобы лгать.

Отряд двигался на восток. Дорога петляла между склонов, под колёса лезли камни, норовя стреножить коней и раздолбать телеги. Приходилось впрягаться и толкать самим. Арнульф повелел Хравену послать своих пичуг на разведку, а сам с Хагеном шёл во главе отряда.

Больше идти рядом с Хагеном никто не хотел. Опасались. Его это не тревожило: для тревоги была иная, куда более весомая причина. Хаген был уверен: цверги незаметно шныряют поблизости, они видели огненную пытку и, уж конечно, пожелают отомстить. Руками своих хозяев, алчных бондов, не прочих поживиться на грабеже награбленного.