Джек Вэнс - Сказания умирающей Земли. Том II [publisher: Издательские решения]

На следующее утро паломники заметили, что впереди реку перегородила огромная гать, и что поперек единственной протоки, позволявшей плыть дальше, висела тяжелая чугунная цепь. Паломники подплыли к плотине так, чтобы оказаться как можно ближе к этому промежутку, после чего бросили за борт камень, служивший якорем. Из находившейся неподалеку хижины выскочил отшельник-смотритель гати – обросший субъект с длинными костлявыми конечностями, в оборванной черной хламиде и с чугунным жезлом в руках. Прыжками подбежав по гати к плоту, он наклонился, угрожающе глядя на паломников. «Назад! Назад! – закричал он. – Я запрещаю спуск по реке! Никому не позволено плыть дальше!»

Гарстанг выступил вперед: «Прошу вас о снисхождении! Мы – паломники, направляемся в Эрзе-Дамат, чтобы совершить обряды очищения. Если вы взимаете сбор с проплывающих через плотину, мы могли бы заплатить такой сбор, хотя уповаем на вашу щедрость и просим избавить нас от излишнего расхода».

Размахивая чугунным жезлом, смотритель-фанатик хрипло расхохотался: «Мой налог невозможно отменить! Вам придется казнить самого греховного из вас – если кто-нибудь из вас не продемонстрирует свою добродетель к моему удовлетворению!» Широко расставив ноги, отшельник стоял на плотине в развевающейся на ветру черной хламиде и грозно взирал сверху на плот.

Паломники почувствовали себя неудобно – все украдкой поглядывали друг на друга. Послышалось бормотание, вскоре превратившееся в сумятицу взаимных обвинений и претензий. Преобладали настойчивые возгласы Казмайра: «Меня никак нельзя назвать самым греховным! Я всегда вел целомудренную, аскетическую жизнь – и, даже если участвовал в азартных играх, игнорировал неблагородные преимущества!»

Другой пилигрим воскликнул: «Моя добродетель тем более неоспорима: я ем только вареные сухие бобы, опасаясь погубить жизнь какого-нибудь существа!»

Третий провозгласил: «Мое благочестие еще более очевидно, ибо я питаюсь исключительно шелухой тех же бобов, а также опавшей корой, опасаясь покуситься даже на растительную жизнь».

Четвертый откликнулся: «Мой желудок не выносит пищу растительного происхождения, но я придерживаюсь тех же возвышенных идеалов и позволяю себе поглощать только падаль!»

Пятый похвалился: «Однажды я переплыл озеро, охваченное пламенем, чтобы оповестить пожилую женщину о маловероятности катастрофы, предчувствие которой вызывало у нее смертельный страх!»

Кугель заявил: «Вся моя жизнь – последовательность событий, воспитывающих смирение и скромность, я непоколебим в своей приверженности справедливости и равноправию, даже если мои усилия наносят мне ущерб».

Войнод исповедовал не меньшую стойкость: «Правда, что я – кудесник, но я посвящаю магические навыки исключительно исправлению социальной несправедливости!»

Наступила очередь Гарстанга: «Моя добродетель – самого существенного свойства, так как она проистекает из квинтэссенции эрудиции, накопленной на протяжении столетий. Как я могу быть не добродетелен? Мне безразличны заурядные человеческие побуждения».

В конечном счете высказались все, кроме Лодермульха – тот стоял в стороне, горько усмехаясь. Войнод указал на него пальцем: «Говори, Лодермульх! Докажи свою добродетель – в противном случае тебя сочтут самым греховным из нас и принесут в жертву сумасшедшему смотрителю!»

Лодермульх рассмеялся. Повернувшись, провост совершил атлетический прыжок и приземлился на выступе ближайшей опоры плотины. Проворно взобравшись на парапет, он выхватил шпагу из ножен и приставил ее наконечник к горлу смотрителя: «Мы все тут грешники, в том числе ты! Кто ты такой, чтобы предъявлять нам нелепые условия? Опусти цепь – или я проткну тебе глотку!»

Отшельник поднял руки и развел их в стороны: «Мое условие выполнено – ты, Лодермульх, продемонстрировал свою добродетель. Можете плыть дальше! Кроме того, так как ты воспользовался шпагой, чтобы защитить свою честь, я наделяю тебя волшебной мазью – будучи нанесена на лезвие клинка, она позволит тебе резать камень и сталь, как масло! Так что плывите дальше, пилигримы, и да принесет вам пользу ритуал очищения!»

Приняв мазь, протянутую отшельником, Лодермульх вернулся на плот. Смотритель опустил цепь, и плот беспрепятственно проскользнул по протоке.

Гарстанг подошел к Лодермульху, чтобы высказать сдержанное одобрение. Тем не менее, он предостерег провоста: «В данном случае импульсивное – по сути дела, недисциплинированное – поведение послужило всем на пользу. Впредь, однако, в сходных обстоятельствах вам не помешало бы предварительно советоваться с товарищами, накопившими полезный опыт житейской мудрости – со мной, с Казмайром, с Войнодом или с Субукьюлем».

Лодермульх безразлично хмыкнул: «Как вам угодно – постольку, поскольку связанная с такими консультациями задержка не причинит мне никаких неудобств». Гарстангу пришлось удовлетвориться этой сомнительной уступкой.

Другие паломники поглядывали на Лодермульха с неприязнью и старались держаться от него подальше, в связи с чем провост снова уселся в одиночестве в передней части плота.

Наступил вечер, Солнце постепенно зашло, и над рекой сгустился мрак. Когда снова наступило утро, оказалось, что Лодермульх пропал.

Этот факт вызвал всеобщее замешательство. Гарстанг расспрашивал спутников, но никто не смог как-либо объяснить таинственное исчезновение желтобородого провоста, и по поводу возможной причины его пропажи высказывались самые противоречивые предположения.

Странным образом, однако, отсутствие непопулярного Лодермульха не способствовало восстановлению первоначальной товарищеской и жизнерадостной атмосферы в отряде пилигримов. В дальнейшем каждый из паломников хранил угрюмое молчание, бросая по сторонам подозрительные взгляды; никто больше ни во что не играл, философские дебаты прекратились. и даже объявление Гарстанга о том, что до Эрзе-Дамата осталось не больше дня плавания, не было встречено с заметным энтузиазмом.

В последний вечер на плоту между паломниками возобновилось какое-то подобие дружелюбия. Толкователь Витц пропел несколько вокальных упражнений, а Кугель продемонстрировал танец вприсядку, типичный для рыбаков-омароловов из Кочика, где он провел молодость. Чтобы не остаться в долгу, Войнод выполнил несколько простых превращений, после чего показал окружающим маленькое серебряное кольцо и подозвал Гакста: «Прикоснись к этому кольцу языком, приложи его ко лбу, а потом посмотри сквозь него».

«Я вижу процессию! – воскликнул Гакст, глядя в кольцо. – Мимо маршируют сотни, тысячи мужчин и женщин. Впереди идут мои родители, за ними – их родители. Но кто все остальные?»