Дмитрий Павлов - Потеха колдунов: Пробуждение

В той местности недавно утих черный мор. Не одну семью потеряли земельные лены и городки. И тогда указали Владыки на виновниц этих бед – ведьм, женщин, как правило, прекрасных лицом и телом, но гнилых нутром, без души и сердца. И дали ему, отроку, задание, важнее которого ничего быть не могло: найти место, где ведьмы шабаш устраивают, куда на метлах прилетают и ужасные ритуалы проводят.

Много денег отца он кинул на сбор слухов, много времени провел как в местах злачных, так и в окрестных пустошах – все искал следы ведьм проклятых. Но сталкивался только с наветами да людской ложью. Не было в женщинах, на которых указывали, ничего таинственного и злой силы. И вот, когда отчаяние подступило вплотную, узнал он про тайное место. Указали ему на Лысую гору. Именно там, сообщили ему, видели таинственные огни в дни равноденствия, а значит, там и только там собирали ведьмы свой злобный ковен.

Оглядел он себя, все, что нужно, при нем: щит, острый меч, добрый конь да зачарованная веревка, полученная от послушников. Поэтому тут же отправился на охоту. Дождь и снег были ему не помехой. Он был терпеливым и настойчивым следопытом. День и две ночи промерз под открытым небом: наблюдал возвращение чибиса и зарянки, отряхивал снег с лепестков подснежников, отрывал сосульки от своей начинающейся бороды. О том, та ли это гора, когда вокруг так много возвышенностей, старался не думать.

На вторую ночь при свете большой и яркой Луны заметил богато одетую деву с вуалью на лице. Она бежала вверх по склону с какой-то отчаянной решимостью. Ее космы выбились из-под шапки, подол платья и шлейф были разорваны, но она словно этого не замечала. В руках девушки угадывался сверток, который она судорожно прижимала к себе.

Вдалеке послышались ржание коней и лязг металла, судя по звуку, сражение то приближалось, то удалялось от горы. Вдруг откуда-то сбоку из темноты кустов выскочил воин с занесенным над головой мечом.

– Нет, не трогайте меня, – закричала в страхе дева, прикрываясь свободной рукой.

И тотчас молния ударила из ночного неба, прошла искрящейся волной вниз по лезвию меча и пронзила тело мечника. Упал воин обугленной плотью. Следом просвистела стрела, сорвав шапку с вуалью. Девушка в растерянности остановилась, еще крепче прижала к себе непонятный куль. И тогда показался в небе темный силуэт с могучими крыльями и хотел приземлиться рядом с ней. Понял юноша – время пришло, вышел из засады, встал между девой и крылатым чудовищем, достал из ножен проверенный меч, защищенный многослойными чарами, прикрылся щитом с родовым гербом и приготовился дать бой. Посмотрело прилетевшее существо, горгулья, ему в глаза и произнесло громовым голосом:

– Юный воин, зачем ты встал передо мной, то ли как защитник, то ли как глупец? Уйди с дороги, не заставляй убивать того, чей род одной стези со мной!

– Что ты можешь знать обо мне, злобная горгулья? Не тебе путь мне определять и уму-разуму учить, – храбро ответил юноша, чувствуя за собой право и справедливость.

– Смел ты, однако все же глуп, но раз готов умереть, так умри!

И нанесла тогда горгулья удар по юноше обеими крыльями, а крылья те заканчивались когтями-лезвиями, но удалось ему увернуться. Поднырнул он под ними и, оказавшись чуть в стороне от горгульи, ударил по ее боку со всей молодецкой мочи. Взревела горгулья, поднялась на задние лапы, распрямила крылья и сбила его с ног.

– Что же ты делаешь, недоросль мелкая! – прорычало чудовище и попыталось с разворота, поднявшись в воздух, с разворота на него ринуться. Но не тут-то было. Опять он увернулся и опять нанес жесткий удар, – сначала повредил ей правое крыло, а затем отсек и палец на одной из лап.

– Не в свою битву ты вмешался, дурья башка, и теперь все последствия на тебе, – сказав эти слова, взлетела горгулья и скрылась в ночном небе. Несколько капель черной крови упали на землю. Сквозь рев ветра сверху донеслось: «Прости».

Повернулся тогда юноша к девушке, схватил ее за пустую руку, ибо в руках ее ничего не было. И лишь глаза девы сверкали торжеством – серые глаза на восковом лице. Повязал ее веревкой, как научили послушники, и потащил за конем к их обители. Только слова горгульи не шли из головы, неправду почувствовал он в своем поступке, сомнения в нем появились и с тех пор не давали покоя.

***

Когда Пелагея провела рукой перед лицом убивца, пастух вначале не придал тому особого значения. Ну, провела и провела. Однако когда тот застыл истуканом, паренек забеспокоился. Что за ворожба? Она опасна? Видя, что убивец не двигается, юноша заозирался по сторонам. В голову пришла идея, безумная для того, кем он был седмицу назад, но вполне приемлемая для него сегодняшнего – треснуть злыдня чем-то тяжелым. Желательно по затылку. И у печи он тотчас обнаружил подходящее для этих целей полено. Дернулся было к нему, да Пелагея приложила палец к губам. Этого оказалось достаточно, чтобы вся его решимость мигом испарилась. Он понуро склонил шею и продолжил хлебать кашу, вполглаза поглядывая за ворожеей. Вдруг даст отмашку.

Прошло время, убивец ожил и оглядел всех взглядом, от которого у пастуха мурашки пробежали по коже: лицо-то у того было, как у покойника, белое-белое. Жуть. Но ложку в сторону пастух не отложил, наголодался.

– Не переживай. Упрятал ты, конечно, память свою далеко, но ничего хорошего из этого не получилось, – проговорила ворожея, показывая леху на кашу, мол, приступай, остынет. – Тебе надо принять прожитое и простить самого себя. А как можно простить, если ты отгородился от воспоминаний семью стенами и десятью заборами? Бушующий огонь этим не затушишь. Истлеешь изнутри, как торфяник в жару.

– Это не так, – глухо возразил тот, – я помню каждый день, каждый час того года.

– Ты кушай, кушай, врать-то не хорошо. Да и дело не только в том годе. Знаешь, под твоими воспоминаниями скрывается память о белой комнате с голубыми занавесями. В центре той комнаты стоит стеклянная тумба. Но что за ее стеклом, я так и не поняла.

– Убедила, я не помню комнаты и вспомнил о Лысой горе лишь тогда, когда ты мне ее показала. И… в моем мире нет места для белых комнат с тумбами и занавесями.

– В твоем мире много для чего нет места. Только твой ли это мир?

Паренек сообразил, что говорят они о чем-то своем. Впрочем, это его не обидело. У него была собственная цель визита к Пелагее. Пусть наговорятся, он подождет и спешить, как с Лешим, не будет. Хватит на грабли наступать.

Ворожея принесла травяные отвары, подала кулагу – жидкий пирог из ржаной муки с ягодами, варения, сваренные на патоке, плюшки со сладким соком клена, березы и липы, ну и на добавочку вяленую вишню. Разговор перескочил с прошлого на настоящее. И чем дольше пастух слушал, тем больше ему становилось не по себе. Если верить услышанному, то его родную весь разорил не случайный наезд молодых лехов и не ватага разбойников, а разъезд целого войска, выдвинувшегося на восток из королевства. А значит, Бабай маленькой девочки действительно существовал и сейчас вышагивал по тракту. Значит, все же война. Пастух взгрустнул, но тут же себя одернул – он вернется и найдет способ все исправить. Вернется, как только отомстит. Как же Пелагея не видит, что кормит убивца, соглядатая леховского? Про хмыря он ей почему-то не упомянул!