Дмитрий Павлов - Потеха колдунов: Пробуждение

***

По гребням холмов, через пороги и мели речушек, перепрыгивая ручьи, обходя лесные дебри, радуясь светлым березовым рощам, пастух день за днем вел за собой головника навстречу восходящему солнцу. Дорога волей-неволей сближала. Даже пастуха и убивца. Лех перестал его путать на ночь, но был так же строг до грубости, впрочем, панического страха уже не вызывал. По первому свету он делал длительные упражнения с дыханием, разминал тело, проводил бой с тенью и совершал непонятные движения с мечом, будто рубился с толпой неприятеля. Со стороны выглядело, мягко говоря, странно и диковато. Но разве с таким поспоришь? Юноша осуждающе качал головой и продолжал молча переживать. Ему было о чем подумать. Но его замкнутость, даже скорее угрюмость, не мешала уверенно выбирать направление.

Однажды пастух остановился и сказал:

– Тянет дымом.

– И птицы встревожены, – задумчиво добавил лех и затем приказал: – Давай вдоль того обрыва обойдем. Посмотрим, кто нам повстречался и чего от встречи ждать.

Сказано – сделано. Странники тихо, крадучись, осторожно отводя в сторону торчащие корни растущих на вершине обрыва деревьев и высокие стебли осоки, зашли к обнаруженным людям с подветренной стороны и выглянули из-за сирени. Среди редкого леса, высоко устремляя языки пламени, горел костер. Вокруг него на небольшом отдалении стояли распряженные телеги. Бабы и мужики с хозяйственными топорами и копьями, больше похожими на жерди, выдернутые из плетня, без суеты готовились к передыху. Где-то, скрытые от глаз, угадывались волы и лошади.

Вот они, свои! Пастух сглотнул. Его нестерпимо потянуло к этим людям. Он раньше так не любил возвращаться, а теперь… Теперь бы все отдал, чтобы было, куда вернуться. Но о чем это он? Ему есть куда возвернуться! Только для этого надо решиться, побежать – и будь что будет!

Вдруг к костру выбежала остроухая лайка. Убивец поднял руку, показывая, что стоит отойти от стоянки дальше. Однако вместо этого пастух сделал шаг вперед и сделал бы еще, если бы…

– Дядьки, а вы чьи будете? – раздался голос со стороны. При этом пастух отпрыгнул назад, а лех приставил лезвие топорика к шее… девочки лет семи. Короткий светлый сарафан не закрывал голых лодыжек, богатые каштановые космы были собраны в длинную косу, зеленые глаза лучились удивленной наивностью.

– Т-с-с… малек.

Все смутились. Лех пристегнул топор обратно к поясу и спросил:

– Бежите?

– Бежим, – согласилась девочка, теребя в руках тряпичную куклу. – Бабай по земле идет, людей забирает. Вот мы всем селищем и ушли подальше в лес. В нем нас предки укроют, а к глубоким снегам вернемся, если Трындол искать не отправимся. А вы с нами пойдете? Нам такие воины ой как нужны. Без них Пустоши с Диким полем как пересечь?

– Нет, красавица, мы сами по себе, – ответил лех, – но вы будьте осторожны, в лесах зла полно, так что не гуляй далеко.

– Тут-то зло свое, родное, а там басурманское. Ну, я пошла тогда.

– Иди, милая, иди.

Они проводили девочку взглядом. Пастух с горечью понял, что не побежит. Момент упущен. И не в девочке дело. Хотя бежать перед ребенком от лиходея ему показалось несуразным. Дело было исключительно в нем: больше не чувствовал он в себе необходимой решимости.

Они быстро удалились от стоянки беженцев и продолжили движение на восток. Объясняться пусть и с плохонько, но вооруженными людьми в планы головника не входило. По пути им все чаще встречались следы от возов, уходившие на юг в сторону от тракта. Иногда они проходили по покинутым людьми весям и небольшим селам. В них избы стояли по большей части нетронутые, без каких-либо особых разрушений. Впрочем, паренек не шибко придавал этому значения. Война воспринималась им как очередное бедствие, которое надо просто переждать. Он терзался и думал, думал и терзался…

Через несколько дней пастух, оглядевшись по сторонам, убедился, что достиг нужного места. Вокруг расстилалась глухая пуща, среди коряг и поваленных деревьев еле угадывались тропка.

Тогда он, стараясь не выдать себя голосом, сказал:

– Непростой это лес, водят нас. Пора остановиться и его хозяину поклониться.

Убивец пожал плечами, мол, надо так надо.

Юноша подошел к приметному пню, провел по своему лбу пальцами, потом по его шершавому боку и принялся неистово отвешивать земные поклоны. Здесь требовалась ретивость, чем искренней, тем лучше. Что там говорил отец? «Необычным нужны необычные слова. Скажи каждому то, что он хочет услышать, в тот момент, когда сможет услышать, и у тебя появится отличный шанс получить от него требуемое. Не забывай только верить в то, о чем говоришь, и в то, что делаешь». Поэтому одновременно паренек принялся приговаривать:

Леший-батюшка, хозяин лесовой,

Мы поклон кладем и телом, и душой,

Ты подарочки, что выложим, прими,

Морок наведенный, просим, с нас сними,

В край людей из пущи отпусти.

– Надо поторопиться, времени у нас не осталось, – заволновался пастух, колючий взгляд уже буравил затылок.

Хозяин приближался. Лес наполнялся его раздражением. Паренек с грустью понял, что чужд для Лешего, как и для всего ранее привычного мира духов; он будто оказался по другую сторону прозрачной льдинки. Что-то ему сквозь нее виделось, но мутно и нечетко, как белый свет подслеповатому старцу.

– Все не все, а кой-какие заначки, так и быть, выложим, – заметил лех. Он передал пастуху каравай хлеба, завернутое в тряпицу вяленое мясо и пару луковиц. Юноша выложил подношения на пень. Как бы, как бы. Тут едой не отделаешься!

– А теперь отойдем к тем кустам и глаза закроем, может, пронесет, – шепотом предложил он. И сам подал пример, отойдя к огненной калине, где закрыл глаза. Правда, щелочку все же оставил. Любопытно на Лешего посмотреть.

Вскоре в лесу установилась необыкновенная тишина. Через какое-то время послышалось сопение – то ли еж пожаловал, то ли другое зверье, то ли…

– Негодники, топтуны горемычные, меня такими крохами ублажить захотели, – голос говорившего был скрипучий, недовольный и шел со стороны пня. Что же, как пастух и предполагал, Леший самолично пожаловал. Место это было особым древним капищем, оставленным людьми в незапамятные времена. Когда-то отец поведал о нем, и теперь он воспользуется этим знанием.

– Прости великодушно, не со злого умысла, из-за нужды тебя не уважил,– проговорил паренек уже с широко открытыми глазами. – Отдал бы все, да в плену я у этого чужеродного, погубившего невинную девушку и ее отца. Со злым умыслом идет он в Княжий град, видно, погибель любичам принести хочет: отравы в колодцы подсыпать или мор вызвать. Кто его, если не ты, остановит?

Старичок-боровичок с зеленоватой кожей, с иглами на спине, прикрытый спереди длиннющей бородой, наполненной лесным мусором, с удивлением посмотрел на говорившего, потом на предполагаемого убивца. Надо отдать должное: резких движений лех делать не спешил, а, в свою очередь, с интересом разглядывал неожиданного обвинителя, которого постепенно покрывал липкий пот.