Дмитрий Павлов - Потеха колдунов: Пробуждение

– Значит, признаешь, что с сими зловредными противниками княжеской воли знаком, – подытожил тот. – И, поди, с Черным котом за лапу здоровался?

– Не было у Пелагеи раньше кота-людоеда. Она была доброй ворожеей, по поселениям ходила, людям помогала. Помню ее с самого раннего детства. А с котом я не здоровался, наоборот, это очень нехороший кот, он мне чуть мизинец не откусил.

Митяй говорил взахлеб, несправедливые обвинения задели за живое. При этом он стал постепенно догадываться, с кем беседует. Ох, зачем послушался коробейника, указавшего на эту лодку?

– Не откусил же, вот оно и соучастие. Но мы остановились на том, что Пелагея была добра к тебе.

– Да, она часто гостила у нас в доме, покуда живы были родители. Помогала при хворях, подсказывала с началом посевов, предостерегала о надвигающихся ненастьях, – испуганно подтвердил пастух.

– Как бы, как бы…. Такая, прям, вся полезная. Вижу, вы так и не поняли, кого к себе в дом пустили.

Припомнилась юноше ночная полянка, на которой он цветок папоротника нашел, и последующий день, когда на крыльце своего дома очнулся. Как обнаружил помертвевших родителей, их восковые лица и обескровленные тела. А ведь Пелагея в предшествующий день к ним заглядывала, а потом его в лес-то и увела. И если ведунья все это время скрывала свой истинный облик, уж и не она ли кровь у родителей-то и выпила? Похолодело у Митяя внутри, мало ему испытаний, так еще и такая ужасная правда раскрывается! И кем, Яростенем, который ждет и не дождется, когда явится Бабай, притворяющийся сыном князя. Род ты наш, что же такое творится?!

Лодка ткнулась в берег. Гребцы подобрали весла, спрыгнули в воду и подтянули ее к одинокому пирсу. Упали сходни. Митяй так же, как до этого поднялся на борт, продвигаясь между Яростенем и волхвами, сошел на остров. Как только путники покинули лодку, гребцы принялись переносить корзины с яблоками. Достаточно быстро весь груз оказался перед ступеньками тропинки, что бежала вверх по склону на вершину священной горы. Вокруг шумели желто-красные дубы. Иногда ветер срывал широкий лист, и тот скользил между их величавыми стволами.

– Колдунья и нежить, предательство и обман, как такая история обойдется без капельки любви? Так кто она? – между тем продолжил выспрашивать Яростень.

– Милава, – выдохнул Митяй.

– Так ты о ней хочешь просить Многоликих? И чего же ты ждешь? Что тебе ее вернут? – ухмыльнулся собеседник, уверенно возглавив процессию. Старик шел споро, лишь изредка опирался на посох.

– Нежить тоже была когда-то человеком, – пробубнил пастух. Ступеньки были неровными, часто прорежены перекрученными корнями деревьев, он едва поспевал. Иногда его в спину подталкивали угрюмые волхвы.

– Вижу, ты это себе не раз говорил. Будто не слышал про судьбу бедолаг, полюбивших русалок.

– Да я за нее всё готов отдать, – вспылил паренек.

– Это мы посмотрим, это мы посмотрим, – повторил несколько раз старик.

На вершине горы была каменистая площадка, по краю которой подковой к обрыву горели крады – священные костры, сложенные из бревен в человеческий рост, а посреди, кругом, стояли Идолы. Яростень остановился между двумя кострами. Он поднял посох, и Митяй почувствовал, как неведомая сила подхватила его и приблизила к огню. Лицо раскраснелось от жара, ресницы подпалились, и отчетливо разнесся запах паленой кожи. Не успел пастух испугаться, как услышал голос старика над самым ухом:

– Посмотри сквозь огонь на Многоликих, посмотри, а потом повтори им свою просьбу.

Митяй и посмотрел. Огонь отразился в его зрачках, и Явь поплыла, пределы придвинулись, скрепы треснули, цепи ослабли. Он увидел, как пращуры лениво перебрасываются словами-образами, как они неторопливы и далеки от своих потомков, как слух их огрубел, а воля ослабла. И не было им дела до просьб и уговоров, до слез и печали, до смертной доли оставленных на другом берегу. И тогда возмутился юноша, их лень была ему противна, не мог он мириться с таким пренебрежением. Он взроптал и приготовился прорвать отделяющее от них пространство, чтобы закричать, призвать, высказать все, что накипело.

– Это ты у них хотел просить помощи? – услышал он голос в оставленном мире.

И тут же все вернулось на свои места. Он стоял посреди круга Идолов. Волхвы медленно били в натянутые шкуры, гребцы с лодки выкладывали перед каждым столбом яблоки из корзин. Яростень упирался в посох и пристально взирал на пастуха. Многоликие кривили свои лица: ухмылки сменялись злобой, безумный смех – презрением. Небо пропало за чадом от крад. Купол дыма пропускал сквозь себя какой-то нереальный свет. Тени словно ожили и не признавали хозяев, бегали от одного к другому, метались. И лишь где-то, очень далеко, шумела дубрава.

– Так что Многоликие могут? – обратился к пастуху Яростень. – Мы приносили им богатые требы, они молчали. Мы поили их лучшим медом и сурой, они проглатывали и продолжали молчать. Мы сожгли в их славу приговоренных к смерти, они лишь поменялись в лицах и снова промолчали. Ты еще хочешь у них что-то попросить, мальчик?

Нет, пастух уже ничего не хотел от пращуров. Они не только отвернулись от него, они отвернулись от всего Прираречья, забыли о своем предназначении. Еще одно разочарование, еще одна несбывшаяся надежда.

– Но не все так плохо, – глаза старика налились чернотой, белок в них исчез. Мир вновь отодвинулся, и пастух мог смотреть только в эту бездонную ночь.

– Не все так плохо, – услышал Митяй слова из-за края Вселенной.

И Яростень подбросил посох вверх, резко возвращая паренька в какой уже раз обратно на Капище. Посох принялся извиваться прямо в воздухе, пока не превратился в змею. Ее рваный танец убыстрился. В довесок кудесник принялся творить руну за руной. Они срывались с его рук и соединялись между собой особой песней, повинуясь которой, земля сбилась в комья, пепел отделился от крад, воздух загустел, – а потом все это завертелось и смешалось. Пока, о чудо, перед Митяем не предстала нагая Милава.

Девушка осторожно ступала по сырой, местами каменистой земле. Ее огненные космы развевались на ветру, в глазах плескалось небо, груди нескромно покачивались при каждом шаге, белизна живота и бедер притягивала взгляд. Волна дикого желания накрыла парня. Казалось, только протяни руки – и Милава сама бросится в его объятия. Она к нему вернулась! Уже рванулся снять рубаху, чтобы прикрыть девушку, но остановился и оглянулся на Яростеня.

– Что же ты заставляешь красавицу ждать? – недовольно проговорил тот. – Али не люба она тебе? Али не жаждет твое сердце обладать ею? Давай же, делай с ней, что хочешь, учи ее, чему хочешь. Она в твоей власти.

– А взамен? – нахмурился Митяй. Почувствовал он нутром подвох: пустая оболочка стояла перед ним. Пускай и красивая, пускай и такая желанная, но не было в ней души. Нет, не за этим он шел на Капище, нет цены в такой победе.