Дмитрий Павлов - Потеха колдунов: Пробуждение

К этому моменту пастух заметно побледнел, его пальцы судорожно сжали терновый посох. Страх вернулся и мощной волной накатил снизу, ноги предательски ослабли. Чара, заметив состояние [паренька], боязливо прижалась к его коленям. Как только отара тронулась в путь, она простила ночные побои. Шишига же продолжила:

– Но это полбеды. Основная беда в том, что с ними оборотень, тот, который и человек, и волк. И вот это настоящая проблема, стой, не падай, ай-яй-яй, пришибешь ненароком.

При упоминании об оборотне, волколаке, ноги пастуха окончательно подкосились, и он шлепнулся лицом вниз, получив вдобавок посохом по голове. Это было слишком. Сны, хрустальный звон, а теперь…

Все, что умерло, но не попало в Ирий, не кануло в Нави, все, что обманывало смерть или договаривалось с ней, – было для человека нежитью. И если домовята были родными, то кикиморы уже считались вредными существами. С теми и другими можно было худо-бедно сосуществовать. Но когда дело касалось оборотней, человек становился бессильным. Здесь требовалось вмешательство ведьмака, волхва или ведуний.

Волки не слышали пастуха. Они верили только бегу и стремительной атаке, запаху крови и страха. Всей стае глаз не завести, ум не успокоить, а когда среди них оказывались волколаки, опасность, исходящая от стаи, утраивалась. Волколаки соединяли в себе острый ум человека и интуицию дикого зверя. Случалось, они опустошали целые уделы, где убивали всех, кто попадался им на пути: без жалости, без смысла, без сожаления.

– Ты че такой чувствительный, я же с тобой, – суетилась вокруг него шишига, ей даже удалось отогнать Чару. – Не надо больше так падать, еще голову расшибешь иль меня раздавишь. Короче, я предупрежу, если они приблизятся. Постарайся не паниковать, на тебе сильный оберег, еще отцом сделанный, тебя они не тронут. А уж бараны постараются как-нибудь защитить отару. Они у нас крупненькие. Ммм… накаркала. Волки приближаются, а я думала, до завтра будет спокойно. Только без паники, прошу придерживаться выше озвученного плана.

Можно долго любоваться звездами и развеивать облака, но как это поможет, когда из-за холмов вот-вот появятся серые убийцы? Пастух бросил взгляд на одинокую березу. Конечно, он-то спасется, но остальные? Эх, а он еще переживал из-за тумаков. Между тем шишига развила бурную деятельность: под ее началом бараны поспешно выдвинулись в первую линию, ягнята отошли в середину, овцы замкнули неровный круг.

Пастух сглотнул: теперь и он почувствовал приближение угрозы. Осознание того факта, что спасения ждать неоткуда, подействовало отрезвляюще. Он успокоился, насколько это было возможно, перехватил посох как дубинку и встал рядом со старым бараном. Тот скосил глаз, помотал головой и отвернулся, – злопамятный, не простил проделку с тучей. Самцы шагнули вперед, оставив пастуха сзади, он оказался отгорожен их кудрявыми низкими спинами.

Невысокая верба с шиповником скрывали подступающие к долине низины с журчащими в них ручьями. Посередине долины отара скучковалась и с трепетом ждала появления вражьей стаи. И будто оправдывая ожидания, раздался жуткий вой. Солнце скрылось за пригнанной с запада тучей грязного цвета. Потемнело. Усилился ветер, духота сменилась прохладой. Трава пригнулась. Снова раздался вой, на этот раз протяжный, ему вторило еще несколько глоток уже со всех сторон. Страх опять вернулся, пастуха затрясло. Никогда, никогда сюда не проникали оборотни, их угодья располагались далеко на востоке, к югу от Старых гор, до которых был не один месяц пути.

И вот из-за кустов показались красные глаза белоснежного хищника. Он стремительно выпрыгнул, грациозно встряхнулся и словно улыбнулся, обнажив молочно-белые клыки. У него была широкая грудь, ровная спина и гордо поднятая крупная голова. И ни одного намека на трусливую настороженность, свойственную волкам. Глухое ворчание вырвалось из его пасти.

Потом волколак разогнался и ринулся на отару. Скорость, с которой он бежал, не уступала скорости самого ветра. За ним следовали, вытянувшись полумесяцем, постепенно отставая, серые тени – олицетворение свирепой жестокости, могучая сила челюстей, клыков и мышц, настроенная на смерть.

Волколак приблизился, резко прыгнул и втиснулся между баранами. Запах псины ударил пареньку в нос, хищник оказался от него слишком близко.

Убийца заметался между животными, нанося им жуткие на вид раны. Один, второй, третий баран получили увечья, и лишь мгновения оставались до того, как в проделанную прореху в овечьем строю хлынут волки. Перед пастухом упал баран, в возникшей сутолоке паренек ничего лучше не придумал, как нанести с размаха удар посохом снизу вверх. Посох попал волколаку прямо под брюхо. Хищник упал на хребет, заскулил, однако тут же извернулся, чтобы уйти от наставленных рогов, и попытался прошмыгнуть под старым бараном. Что там у них случилось – переоценил ли оборотень себя, удар ли у пастуха получился отменным или шишига постаралась, – но баран опустился на него сверху и прижал к земле. Неожиданно волколак затих, а баран так и остался лежать на нем, трясясь всем телом. Испуганная мордочка шишиги, и правда, промелькнула между копыт.

Волки не решились повторить маневр вожака, ведь бараны восстановили свой плотный строй, но и не стушевались. Они разбились и в два потока стали обтекать отару, с тыла ее никто не защищал.

Они весело неслись, и казалось, вот-вот их задумка удастся. Кровь была рядом! Ветер не успевал за их серыми хвостами! Смерть пела песню!

Пастух провожал их взглядом. Он понимал, что не в состоянии помешать. Животные плотно сбились вокруг него, ему ничего больше не осталось, как стоять возле затихшего оборотня и дрожащего барана на нем.

Когда обход был завершен и стая почувствовала приближение мига торжества, над долиной разнеслось раздирающее слух громкое блеяние. Затем истошно завизжали два матерых волка. Они замыкали один из потоков стаи, и что-то причинило им немыслимую боль. Их тела были кем-то отброшены далеко в сторону, и на лапы они уже не поднялись. Следом та же участь постигла еще троих. И только тогда показался исполинских размеров грязно-желтый баран, горный муфлон с чрезвычайно развитыми толстыми рогами. Глаза зверя покрывала сетка воспаленных сосудов, пена свисала с морды. Он с такой яростью нападал на волков, что те просто не могли с ним ничего поделать и один за другим погибали под его копытами и рогами.

С появлением муфлона ситуация в долине резко изменилась. После скоротечной гибели своих братьев и в отсутствие лидера стая распалась на группы, потеряла интерес к отаре и удирала во все стороны. Волки неслись все дальше и дальше, прижав уши и опустив хвосты. Когда последний из них скрылся в окружающих низинах, горный баран фыркнул, срыгнул и уверенно пошел на опиравшегося на посох паренька. Пастух молча стоял, не зная, что ему предпринять. Подойдя, муфлон наклонил морду и сбил [его] с ног ударом лба в грудь, перешагнул, обдал запахом пота и направился к оборотню. Тот зашевелился, баран, до сих пор так и не слезший с него, испуганно вскочил и бросился наутек. Муфлон что-то проблеял, потом подскочил и с ненавистью опустил сверкнувшие серебром копыта на голову оборотню.