Сергей Самаров - След Сокола. Книга третья. Том второй. Новый курс – на Руян [litres]

Отошли в сторону, к невысокому тыну, огораживающему поселение. Мусокий на всякий случай даже за тын заглянул – не сидит ли там кто, не подслушивает ли, не подсматривает ли. Благо, рост старосте позволял сделать это, не напрягаясь.

– Я бы, княже, и еще две сотни людей привел. Поселение у нас большое. Но вот беда, не так давно приезжал к нам воевода Жань, когда еще жив был, с ним две сотни дружины, и сотня булгар. Нагрянули ночью, уже под утро. Мы еще подняться не успели. И часовых тогда еще не выставляли. И угнали у нас двести самых лучших плотников и лесорубов. А недавно пришел один из них – Надей. Как дошел, не знаю. Еле живой. Уходил крепким мужиком, а вернулся – смотреть страшно. Родные дети сразу не признали. Говорит, лес валили, его деревом придавило. Так его и велели в лесу умирать бросить. А он выбрался, и домой пришел. Рассказывал, как их там, в Ростове, держат. Голодом и работой убивают. И в самом городе народ Изявладом сильно недоволен. Там тоже люду не сладко живется. Вот Надей и говорит, что в Ростове подневольные работные люди готовы за топоры взяться, и горожане им помогут, чтобы Изявлада изгнать. Я и подумал, княже, а что ежели и Ростов перейдет под руку Новгорода? Примет Бравлин?

Гостомысл задумался ненадолго. Он, конечно, не уполномочен такие важные решения принимать. Это сугубая прерогатива князя-правителя, а вовсе не князя-посадника. Тем не менее, не воспользоваться моментом было бы просто непростительно.

– А где сейчас твой Надей?

– Со мной. В дружине пришел. Сил у него еще мало, но злости на княжескую дружину и на булгар много, внутри кипит, через край хлещет.

– Веди его ко мне.

Мусокий широким шагом пошел к своим дружинникам, и скоро вернулся с таким же высоким, только неимоверно худым человеком, обладающим обжигающим ледяным взглядом.

– Ты – Надей?

– Я, княже…

– Скажи-ка мне, Надей, а сможешь ты назад в Ростов незаметно вернуться, чтобы со своими товарищами поговорить?

– В город меня не пустят. В лесу встретиться смогу. Там охраны мало, всех усмотреть не могут. Да и сидит охрана больше у костра, дорогу из леса караулит, чтоб не ушел кто.

– А если кто уйдет?

– Они там такие долго на нас записывают, что все поселение потом не расплатится. Ежели кто уйдет, приедут с поселения долг требовать. Семью в рабство продадут.

– А за что долг набегает?

– Говорят, за еду голодную, за содержание в холоде. За воду. За все… Чтобы за труд свой оплаты не просили. Там, в Ростове, такие порядки. И в городе весь народ Изявладу должен. На всех долговые расписки имеет. И попробуй откажись…

– Вот-вот, о том и речь. Не сегодня – завтра под Ростовом в отсутствие дружины князя Изявлада встанет трехтысячных полк варягов-русов под командованием воеводы Даляты. А взялись бы плотники за топоры, если подсказать им, да открыли бы ворота русам? Как думаешь, может получиться?

– Если людям ростовским поддержку пообещать, защиту от Изявлада и его булгар, город ворота откроет. И без плотников, сами горожане откроют.

– Но кто-то им должен эту весть принести. Сможешь пробраться?

– Ради такого дела, княже, обязательно проберусь.

– А я ему десяток воев в сопровождение дам, – добавил староста Мусокий. – Вместе и идти легче, и безопасней.

– Вот и добро…

Выступили уже со следующим рассветом, когда подсчитали наличные силы, определились с задачами для каждого полка. Собираясь в путь, князь-посадник увидел, что сотник стрельцов Русалко сел на своего старого рыжего коня, до того идущего заводным вместе с другими заводными конями позади строя.

– А что твой игреневый, никак захромал? – удивился Гостомысл, памятуя, как еще недавно Русалко красовался на своем игреневом красавце перед девицами поселения.

– Нет, княже, с игреневым вчера еще все в порядке было. Он вообще крепконогий, никогда не спотыкается. Порода такая, под тяжелых рыцарей-франков специально выведена.

– А что тогда на старого пересел?

– Ты же сказал, чтоб Казце коня себе выбрал лучшего. Он и выбрал моего игреневого.

– И ты отдал? – удивился князь-посадник.

– Для-ради пользы дела, княже…

Колонну выстраивал сам Гостомысл. Передовым отрядом пустил дружину старосты Идарича, за ним дружину Мусокого, которая должна была выдвигаться вперед тремя частями поочередно. Необходимость в этом была очевидной. Снег был сырым, вязким и труднопроходимым, передовой отряд, по сути дела, тропил тропу для всего войска. Естественно было ожидать, что передовые вои от такого пути будут уставать, и непроизвольно замедлять скорость всей колонны, и их требуется менять. Следом за третьей частью дружины Мусокого поочередно выходили на передовую линию два других полка ополчения, разделенные надвое. А потом выходить вперед снова подходила очередь дружины Идарича. За ополченцами двигались новгородцы во главе с князем Гостомыслом, а замыкали колонну конные свейские копейщики. Замыкающим, естественно, идти было проще всего. Дорога была уже утоптана. На вопрос Идарича, почему князь-посадник не пошлет вперед свеев, как рабов, труд которых по своему определению должен быть тяжелым, Гостомысл ответил просто:

– Когда подойдет время встречи с противником, свейский полк примет главный удар на себя. Им нужны будут свежие силы…

Идарич возражать на это не стал. Только поинтересовался, почему Гостомысл не высылает вперед дальнюю и ближнюю разведки.

– Зачем людей зря утомлять? Рано еще разведку выставлять. Думаю, на третий день пути уже пора будет…

И на это возражений у старосты не нашлось. Идарич сам предполагал, что войско князя Изявлада не сможет передвигаться очень быстро. Стимула у них такого нет. Да и тропу торить булгары не любители. А путь их не всегда по льду рек проходит.

Дни стояли солнечные, небо было чистым и ясным. Солнечный свет, отражаясь от снега, резал глаза. Такой погодой недовольны были только стрельцы сотни Русалко. Когда свет глаза режет, прицеливаться бывает трудно. Но, к удовольствию стрельцов, уже на второй день пути стали стягиваться облака, закрывающие медленно темнеющее небо. А к концу того же второго дня, к всеобщему неудовольствию, заморосил дождь. Дождь делал снежный наст совсем рыхлым, липким, и это еще сильнее затрудняло передвижение. Правда, когда Идарич, в соответствии с берестяным свитком, привезенным Гостомыслом, свернул на лед какой-то небольшой речки, двигаясь навстречу ростовскому войску, там идти стало проще даже в сырой одежде. На ночной стоянке Гостомысл приказал жечь большие костры, чтобы вои имели возможность просушить одежду. По подсчетам князя-посадника, до ростовского войска было еще далеко, и запах дыма не мог никого насторожить. А вот само ростовское войско, если попало под дождь, костры жечь не будет, опасаясь оказаться замеченным из поселений, мимо которых оно идет, даже при том, что эти поселения пока не подлежали усмирению. Но всем известно, как быстро разносятся окрест все вести. Появление княжеской дружины на этой оконечности Ростовского княжества должно взволновать и насторожить всех. И этот факт радовал. Сырость одежды добавляет усталость, и подрывает здоровье. Особенно, в утомительном марше, когда нет возможности обсушиться и согреться.