Томас Баррон - Потерянные годы

Риа ничего не сказала. Она просто развернулась и начала взбираться по винтовой лестнице, которая находилась внутри ствола. Я последовал за ней, надеясь, что Несчастье не собирается пока оправдывать свою кличку.

Сучковатые ступени росли прямо из внутренних стенок древесного ствола, так что лестница была влажной и пахла травой и смолой, как лесная поляна после дождя. Мы взбирались все выше, ступени становились ýже, и я различил вырезанные на стенах замысловатые надписи. Стены покрывали тысячи незнакомых мне букв, красивых, но непонятных. Мне захотелось прочитать то, что было там написано.

В конце концов, мы добрались до открытой площадки. Риа отодвинула зеленую завесу из листьев и вошла в дом. Я последовал за ней, не обращая внимания на Несчастье, который сердито клевал листья, касавшиеся его перьев.

Под ногами у меня был пол из плотно переплетенных ветвей, прочный, но неровный. Посреди комнаты в очаге пылал огонь, такой яркий, что я решил, будто там горят не дрова или уголь, а какое-то неизвестное мне вещество. Стены были образованы раскидистыми ветвями, но они были не так часто переплетены между собой, как ветви пола, и повсюду виднелись щели.

Каждый предмет мебели в этой комнате был образован дубовыми ветвями так же естественно, как крона дерева. Низкий стол у очага, пара простых стульев, шкаф с утварью, вырезанной из дерева или вылепленной из пчелиного воска — все это было создано живыми ветвями, принявшими соответствующую форму. Квен, стоя рядом со шкафчиком, что-то помешивала в горшке.

Я шагнул ближе к Рии.

— Что сейчас произошло там, внизу?

Она настороженно перевела взгляд с моего лица на птицу с острыми когтями, сидевшую у меня на плече.

— Мой друг Арбасса не хотела впускать вас.

— Это я и сам понял.

— Дерево могло поступить так только по одной причине. Оно не желает, чтобы в мой дом вошел тот, кто может причинить мне большое зло.

Я испытал новый приступ отвращения к Несчастью. Если его присутствие едва не помешало мне войти в дом Рии, может, он точно так же помешает мне найти свое прошлое, свою семью?

— Будь проклят час, когда я встретил эту чертову птицу!

Риа нахмурилась.

— Да, я тебя понимаю. — Она махнула в сторону Квен, склонившейся над своими горшками. — Пойдем, поужинаем.

Тощая старуха полила свою стряпню какой-то жидкостью, как мне показалось, медом; на тарелке были разложены свертки из листьев, набитые красновато-коричневыми орехами. От блюда исходил аппетитный запах жареного. Неся тарелку к столику у очага, Квен неприязненно покосилась на Несчастье:

— У меня нет ужина для этого зззлобного сссущессства!

Впервые мне пришло в голову, что Квен — скорее дерево, чем человек. Кожа ее была покрыта какими-то узелками и морщинами и очень походила на кору, а спутанные бурые волосы напоминали переплетение лиан. Ноги, не знавшие обуви, выглядели точь-в-точь как корни, и единственным украшением служили два серебряных колечка на самых маленьких из двенадцати узловатых пальцев. Тело ее, скрытое под белым платьем, клонилось из стороны в сторону, как дерево на ветру. Должно быть, она была уже стара, потому что спина ее была согнута, словно древесные ветви под грузом снега, а шея, руки и ноги казались хрупкими и скрюченными. Но ее окружал аромат яблоневого цвета. И глубоко сидящие карие глаза, по форме напоминавшие капли, блестели ярче пламени в очаге.

Стараясь держаться подальше от меня и особенно от моей птицы, Квен поставила тарелку на стол. Однако при этом отвлеклась и перевернула бутыль из дубового дерева, стоявшую на полу.

— Проклятая староссссть! — Квен подхватила флягу, отнесла ее к шкафу и принялась наполнять водой. Я услышал ее бормотание: — Проклятое время, проклятое время. — Затем она, продолжая ворчать, вернулась к столу.

Риа уселась на стул, кивком указав мне на соседний, взяла один из свертков и обмакнула в мед.

Прежде чем отправить еду в рот, она слегка смущенно улыбнулась мне.

— Знаешь, меда никогда не бывает слишком много.

Я усмехнулся. Затем, кивнув в сторону Квен, прошептал:

— Ведь она же не разумное существо, как мы с тобой, правда?

Риа в недоумении посмотрела на меня.

— Она вполне разумное существо, можешь не сомневаться. Но она не такова, как мы с тобой. Она последняя из народа древолюдей — наполовину дерево, наполовину человек. Их было много на Финкайре раньше — в дни, когда этой страной правили великаны. Но сейчас они исчезли, осталась только Квен.

Она сунула в рот рулет, с которого капал мед, затем потянулась к бутыли с водой. Сделав несколько глотков, она протянула мне воду. Поскольку я уже отведал угощения, и листья оказались такими липкими, что их невозможно было жевать, я с радостью взял бутыль.

Ставя ее обратно на стол, я вдруг заметил, что очаг, несмотря на необыкновенно яркий свет, не давал ни дыма, ни тепла. Только в этот момент я догадался, что передо мной вовсе не огонь. Тысячи миниатюрных жуков, сиявших, словно искры, ползали по куче обточенных речными волнами камней, сложенных посередине комнаты. Видимо, камни служили им домом, потому что жучки сновали по ним, вокруг них и под ними непрерывно, как пчелы в улье. Каждый жук представлял собой лишь крошечную светлую точку, но вместе они давали сильное свечение, озарявшее весь древесный дом.

Когда я, наконец, проглотил липкий кусок, застрявший у меня в горле, Несчастье пошевелился у меня на плече и при этом впился когтями еще глубже мне в тело. Я сердито вскрикнул и повернулся к нему.

— За что ты меня так мучаешь? Слезай с меня, говорю тебе! Пошел отсюда!

Несчастье продолжал сверлить меня немигающими глазками.

Я повернулся к Рии.

— Ну и как мне его приручать? Даже сам Галатор не смог бы подчинить его себе!

Квен, стоявшая у одного из окон, вздрогнула.

Фраза эта вылетела у меня непроизвольно, и я, инстинктивно прижав руку к груди, нащупал подвеску, спрятанную под туникой. Сообразив, что делаю, я постарался замаскировать это движение, поднял руку и поскреб правое плечо. Затем небрежно обратился к Рии:

— Разве не замечательно было бы иметь какую-нибудь волшебную вещь, вроде Галатора? Но если бы я обладал им, я ни за что не стал бы тратить его могущество на какую-то птицу. Я бы воспользовался им, чтобы избавиться от боли.

Риа сочувственно кивнула.

— А где у тебя болит?

— Больше всего — ноги. А еще болит спина между лопатками. Эта боль мучает меня так давно, что я уже не помню, когда она началась.

Она приподняла брови, но ничего не сказала. Почему-то у меня возникло ощущение, что она тоже чего-то недоговаривает.

Риа достала из-под стола два небольших серебристых одеяла, сотканных из самого тонкого шелка, который мне когда-либо приходилось видеть. Одно она положила на колени, второе протянула мне со словами: