Томас Баррон - Потерянные годы

Гоблины. И, судя по звукам, их было много.

Мы замерли рядом с дверным проемом, не зная, как проскользнуть мимо незамеченными. Сокол в возбуждении расхаживал по моему плечу. Вдруг меня осенило. Я постучал птицу по клюву и показал на дверь.

Сокол, видимо, сразу понял, что мне от него нужно. Он беззвучно вспорхнул с моего плеча и опустился на пол. Стараясь держаться в тени, у стены, он прополз в комнату. Мы с Шимом, прижавшись к стене коридора, обменялись тревожными взглядами.

Спустя несколько секунд один из гоблинов взвыл от боли.

— Ты меня мечом задел, урод!

— Еще чего выдумал! — возразил другой гоблин; послышался металлический грохот.

— Врешь!

Раздался глухой удар — что-то тяжелое рухнуло на каменный пол. В воздухе просвистел меч, выхваченный из ножен.

— Я тебе сейчас покажу, кто здесь урод.

Началась свалка. Звенели мечи, кулаки врезались в плоть, сыпались проклятия. Воспользовавшись суматохой, мы с Шимом пробрались мимо открытой двери. Задержались на несколько секунд, чтобы дождаться Несчастье, который снова занял место у меня на плече, затем побежали дальше по коридору. Завернув за угол, мы оказались на верхней ступени лестницы.

Площадка была освещена мигавшим факелом, винтовая лестница скрывалась во тьме. Я пошел вперед, Несчастье прижался к моей щеке, и оба мы старались разглядеть то, что могло поджидать нас во тьме. Шим, нервно бормоча что-то под нос, держался позади.

Скоро мы вышли на вторую площадку, освещенную все тем же зловещим светом факела. По стенам ползли извивающиеся тени. Здесь, на нижних этажах, грохот и стоны вращавшегося основания почти оглушили нас, воздух стал затхлым. Мы спустились по лестнице на следующий уровень, где было еще темнее. За ним последовал нижний, практически погруженный во тьму. Ступени кончались, с площадки вел дверной проем с высокой каменной аркой. За аркой виднелся темный подвал, из которого несло разложением.

— Подземелье, — прошептал я голосом, едва слышным из-за страшного грохота.

Шим ничего не ответил, только сильнее обычного выпучил глаза.

Из-за двери, служившей входом в подземелье, донесся долгий страдальческий стон. Стон, полный невыносимой муки. Голос показался мне человеческим, хотя в нем было что-то странное. Когда он раздался снова, громче, чем прежде, Шим замер. Я осторожно двинулся вперед без него, опираясь на посох, потому что стояла почти полная темнота.

Пройдя под аркой, я оглядел темницу. Слева, под одним из немногих факелов, освещавших похожую на пещеру комнату, я увидел человека. Человек лежал навзничь на каменной скамье. Судя по ритмично вздымавшейся груди, он спал. С пояса его свисали меч и кинжал, но из доспехов на нем был лишь небольшой нагрудник поверх кожаной рубахи, на голове был островерхий шлем.

Но самым странным в облике человека было его лицо. Оно было белым, как бумага, лишенным всякого выражения, похожим на маску. И все же оно выглядело живым… нет, не совсем живым.

Внезапно человек снова начал стонать и выть, и эхо его стенаний разнеслось по подземелью. Я сообразил, что ему, должно быть, снится страшный сон, в котором он снова испытывает какие-то страдания. Мне захотелось разбудить его, чтобы избавить от мучений, но я не осмелился. Я обернулся к Шиму, чтобы сказать, что страж спит, и ахнул от изумления. Маленький великан исчез.

Я поспешил к лестничной площадке. Я окликнул Шима по имени, достаточно громко, чтобы он услышал меня, несмотря на шум, но в то же время стараясь не разбудить спавшего воина. Я лихорадочно озирался по сторонам, но малыша нигде не было. Окликнул его снова. Никакого ответа.

Куда мог подеваться Шим, размышлял я. Как он мог исчезнуть? Может быть, страх все-таки одолел его? Наверное, забился в какую-нибудь щель и трясется от ужаса, подумал я. Но это было неважно; мне некогда было его искать.

Несчастье напряженно впился когтями мне в тело, и я снова вернулся в темницу и пробрался мимо стража, спавшего под шипящим факелом. Я углубился в подземный лабиринт. Со стен свисали цепи, и пол под ними был запятнан засохшей кровью. Я миновал множество камер; некоторые двери были распахнуты настежь, некоторые — заперты. Я заглядывал через глазок в каждую запертую камеру, но видел на полу лишь кости и разлагавшиеся трупы. Я не мог представить себе Рию, такую веселую, полную жизни, в подобном мрачном месте. Но, вспомнив, что должно было означать ее отсутствие, я отчаянно взмолился о том, чтобы она была где-нибудь здесь.

С того дня, когда море принесло меня обратно на Финкайру, я немного узнал о своем прошлом — но лишь немного. Я так и не выяснил своего настоящего имени. Но теперь эти поиски значили для меня гораздо меньше, чем судьба Рии. Я готов был отказаться от них навсегда, лишь бы только мне удалось отыскать девочку, пока еще не стало слишком поздно.

Я прошел мимо камеры, в которой валялся череп, расколотый тяжелым камнем. Затем мне попалась другая, с двумя скелетами — взрослого и младенца, навеки застывших в объятиях друг друга. И еще одна, в которой ничего не было, кроме кучи листьев в углу.

С каждым шагом отчаяние мое усиливалось, но я продолжал двигаться вперед. Неужели я зашел так далеко лишь затем, чтобы обнаружить несколько костей и кучу листьев?

Я застыл на месте. «Куча листьев» .

Я бросился обратно, к той камере, и с бешено бьющимся сердцем снова заглянул в щель, служившую глазком. Негромко, но стараясь перекрыть скрежет камней, я издал тот звук, которому научила меня Риа, говорившая с буком.

Листья зашевелились.

— Риа, — радостно прошептал я.

— Эмрис?

Она вскочила на ноги и подбежала к двери. Платье из лиан было изорвано и перепачкано, но девочка была жива.

— О, Эмрис, — словно не веря своим глазам, прошептала она. — Это ты или твой призрак?

Вместо ответа я просунул в щель палец. Она осторожно обхватила его своим указательным пальцем, как делала много раз прежде.

— Это ты.

— Я.

— Выпусти меня.

— Сначала мне нужно найти ключ.

Лицо ее вытянулось.

— Он у стражника. Который спит у выхода. — Она сжала мой палец. — Однако он…

— Соня порядочная, вот он кто, — раздался рядом новый голос.

Я развернулся и увидел Шима, который был явно очень горд собой. Маленький великан протянул мне руку, в которой был зажат тяжелый железный ключ.

Я в изумлении уставился на него.

— Ты украл это у стражника?

Шим покраснел, и его нос-луковица стал почти таким же розовым, как глаза.

— Он спали крепко, так что это не тяжело.

Несчастье, сидевший у меня на плече, восхищенно свистнул.

Я ухмыльнулся. Мне пришло в голову, что Шим все-таки не такая ничтожная личность, какой кажется на первый взгляд.

Я вставил ключ в замок, повернул, и дверь со скрежетом отворилась. На пороге появилась Риа — лицо ее было изможденным и худым, но светилось радостью. Она обняла меня, птицу и наконец, Шима, нос которого совсем покраснел.