Синтия Хэнд - Неземная [litres]

– Началось.

Такер разворачивает меня туда, где солнце поднимается над далекими, менее знакомыми горами. Мы здесь совершенно одни. И солнце встает только для нас. Как только оно поднимается над вершинами, Такер медленно разворачивает меня обратно к хребту Титон, который переливается миллионами золотых искр в глади озера.

– Ох, – выдыхаю я.

– В такие моменты начинаешь верить в Бога, верно?

Я удивленно смотрю на него. Он никогда раньше не упоминал Бога, хотя я знаю от Венди, что семья Эйвери ходит в церковь почти каждое воскресенье. Но я бы никогда не подумала, что он религиозен.

– Да, – соглашаюсь я.

– А ты знаешь, что название хребта переводится как «грудь». – Уголок его рта приподнимается в озорной улыбке. – А Гранд-Титон означает «большая грудь».

– Как мило, Такер, – усмехаюсь я. – Но я знала это. Я же уже три года учу французский. Думаю, французские путешественники просто давно не видели женщин.

– А мне кажется, они решили пошутить.

Несколько минут мы стоим бок о бок и в полной тишине смотрим, как солнце все сильнее освещает горы, заигрывая с ними. Легкий ветерок развевает мои волосы, и теперь они касаются плеча Такера. Он смотрит на меня. А затем сглатывает. По-моему, он собирается сказать что-то важное. И сердце тут же подскакивает к горлу.

– Я думаю, ты… – начинает он.

Но тут позади нас раздается какой-то шум в кустах. Мы поворачиваемся.

И через мгновение на тропу выходит медведь. Его массивные плечи подсвечивают лучи восходящего солнца, когда он замирает и смотрит на нас. А следом из кустов вываливаются два детеныша.

Это плохо.

– Не беги, – предупреждает Такер.

Да это невозможно. Мои ноги просто примерзли к земле. Краем глаза я вижу, как Такер медленно снимает рюкзак с плеча. Медведица пригнула голову и угрожающе сопит.

– Не беги, – повторяет он, на этот раз громче. Я слышу, как он пытается что-то нащупать в своем рюкзаке. Может, он хочет чем-то ударить медведицу?

Она смотрит на него. И ее тело напрягается, будто она готовится к атаке.

– Нет, – бормочу я на ангельском языке и выставляю руку перед собой, словно могу удержать ее подальше лишь силой воли. – Не подходи.

Медведица замирает. Она переводит взгляд на меня, и я вижу, что в ее светло-карих глазах не отражается каких-либо чувств или понимания. Только животный разум. Она пристально смотрит на мою руку, а потом встает на задние лапы и пыхтит.

– Мы не причиним тебе вреда, – тихо говорю я на ангельском языке.

Я не знаю, что в этот момент слышит Такер. И поймет ли меня медведица. Но времени на раздумья нет. Да и вдруг это сработает?

Медведица издает что-то среднее между ревом и лаем. Но я не отступаю и продолжаю смотреть ей в глаза.

– Уходи отсюда, – уверенно говорю я.

Неожиданно во мне зарождается какая-то сила, отчего начинает кружиться голова. А когда я смотрю на свою протянутую руку, то вижу, что кожа начинает слегка светиться.

Медведица опускается на четыре лапы, а затем поворачивается к детенышам и что-то лает им.

– Уходи, – шепчу я.

И она слушается. Разворачивается к нам спиной и скрывается в кустах, а следом за ней ползут ее детеныши. Она исчезает так же внезапно, как появилась.

У меня подгибаются колени. И Такер прижимает меня к себе, одной рукой обхватывая меня за поясницу, а второй за шею. Моя голова покоится на его груди. Его сердце колотится, а дыхание прерывается панической дрожью.

– О боже, – выдавливает он.

В одной из рук он сжимает какой-то предмет. Я отстраняюсь, чтобы посмотреть, что это. Такер держит серебристый цилиндр, немного похожий на огнетушитель, только чуть меньше и легче.

– Это спрей, отпугивающий медведей, – говорит Такер.

Его лицо побледнело, а голубые глаза наполнены тревогой.

– Ох. Так ты мог справиться с ней?

– Я пытался разобраться, как распылить эту штуку, – мрачно усмехнувшись, говорит он. – И не уверен, что успел бы сообразить.

– Мы сами виноваты. – Я отступаю и усаживаюсь на каменистую землю у его ног. – Мы перестали разговаривать.

– Верно.

Я не знаю, что он слышал и что подумал об этом.

– В горле все пересохло, – говорю я, пытаясь выиграть время, чтобы придумать оправдание.

Он засовывает цилиндр обратно в рюкзак и достает бутылку с водой, после чего откручивает крышку и опускается на колени рядом со мной. Когда Такер подносит бутылку к моим губам, в его лице все еще виднеется страх, а руки так трясутся, что вода выплескивается мне на подбородок.

– Ты же сам предупреждал меня насчет медведей, – заикаясь, говорю я, после того как делаю несколько глотков. – Нам повезло, что все обошлось.

– Да. Нам здорово повезло.

Он поворачивается и смотрит в сторону, куда ушел медведь, а потом вновь поворачивается ко мне. И я вижу, что в его глазах застыл вопрос, на который не могу ответить.

Мы не говорим о случившемся, а возвращаемся к машине и уезжаем завтракать в Джексон. После этого мы едем домой к Такеру, где садимся на лодку и весь день рыбачим на Снейк-Ривер. Несколько пойманных рыбин Такер отпускает. Но большую радужную форель мы решаем съесть на ужин вместе с рыбой, пойманной накануне.

И только когда мы оказываемся на кухне, в доме семьи Эйвери, где Такер учит меня потрошить рыбу, он снова вспоминает про случившееся.

– Как ты отпугнула медведя? – спрашивает он, когда я стою у кухонной раковины и пытаюсь сделать ровный разрез на рыбьем брюхе.

– Фу, гадость, – жалуюсь я.

Он поворачивается ко мне, и его взгляд становится строгим, как бывает всегда, когда я пытаюсь увильнуть от разговора. Но мне так и не удалось придумать, что ему сказать. Да и какие у меня есть варианты? Сказать правду, что совершенно противоречит правилу «Не рассказывать людям – они тебе не поверят, а даже если и поверят, то не смогут принять это», которое вдолбила мне мама про ангельскую кровь? Или придумать какую-нибудь смехотворную ложь?

– Я пела медведице, – пытаюсь воспользоваться вторым вариантом я.

– Ты разговаривала с ней.

– Я напевала, – медленно отвечаю я. – Только и всего.

– Не делай из меня дурака, – говорит он.

– Я и не делаю. Такер…

Нож соскальзывает с рыбы. И я чувствую, как он врезается в подушечку на ладони под большим пальцем, разрезая кожу и мышцы. Из раны хлещет кровь. И я инстинктивно зажимаю пальцами рану.

– И чья была гениальная идея дать мне нож?

– Ох, ты сильно порезалась. Покажи мне. – Такер отводит мои пальцы, чтобы прижать полотенце к ране. – Надави посильнее, – приказывает он, убирая руку.

Он выбегает из комнаты. А я старательно зажимаю рану, но кровотечение уже остановилось. И в этот момент меня окутывает странное ощущение, от которого кружится голова. Я прислоняюсь к кухонной тумбе, пытаясь прийти в себя. Ладонь начинает медленно пульсировать, а затем крошечный язычок пламени скользит по руке от локтя до мизинца. Я резко выдыхаю. И ощущаю, как начинает закрываться порез, а мышцы – срастаться.