Катэр Вэй - Теперь я стеллинг! (СИ)

Впрочем, Клоэлия предпочла мило улыбнуться, сделать вид, что она всё поняла, но в душе решив наверняка проигнорировать приглашение: всем известно, что любовницы при ревнивой и дотошной жене, с поставленной на широкую ногу паранойей и подозрительностью, живут, как правило, ярко и недолго. Клоэлия предпочла бы прожить подольше, пусть и немного скучновато.

Наконец, отчитавшись, они поклонились Владыке, церемониально ударили себя в грудь вскинув руку вперёд, после чего удалились по своим делам.

Зус, парой хлопков ладоней, вернул кутёж с гостями на прежнее место. Хозяйка снова заняла место подле любимого супруга и, прицелившись, вонзила свой остренький локоток ему в бок…

Когда Клоэлия оказалась в своих апартаментах, в той самой зале с яйцом, ноги её дрогнули в коленях и сами собой, не выдержав нагрузки, подкосились, увлекая тело на пол. Её трясло. Кое-как, взяв себя в руки, уняла беззвучную истерику и взглядом полным ненависти и желания расправы уставилась на кресло-ложу. Дыхание девушки было тяжёлым, сбитым, а сердце так и колотилось о грудную клетку, норовя пробить там дыру.

Наконец, совладав с собой, она, собравшись силами поднялась на ноги с явным намерением доковылять до «Рабочего места». Уже усаживаясь в него, Клоэлия довольно зло, но тихо молвила:

— Седьмой уровень, значит… Ну хорошо, стеллинг, я тебе задам жару, я тебе такое устрою… — как ни странно, но волшебная мантра жестоких пожеланий своему подопечному слегка успокоила её дух, расслабила и даже придала чуточку сил для новой смены на трудовом поприще.

Снова, яйцо раскрылось и сомкнулось, поглотив тело девушки в себя и недвижимо зависло в воздухе…

В начале была непроницаемая кромешная и пугающе нескончаемая темнота. Темнота, в которой не можешь различить ни верха, ни низа, темнота столь же глубокая как океан, но удивительно тёплая и приятная по ощущениям. Похожая на то, когда ты закрываешь крепко-крепко глаза, переставая различать что-либо вдруг и вдруг замечаешь маленькие вспышки света, мерцающие на самом краю зрения. Неспешно они начинают складываться в образы, картины, и так, постепенно, ты погружаешься в сон…

…моя темнота была очень тёплой, нежной, проникновенной… и тем удивительнее, что в какой-то момент ко мне пришло осознание того, что необходимо её покинуть. Я не понял зачем, почему, с какой целью нужно покидать такое уютное и комфортабельное место, но уверенность в том, что пришло время, меня не оставляла.

Моё тело изогнулось стремясь выпрямиться и неожиданно упёрлось в невидимые границы. У этой мглы есть предел? Я напрягся ещё сильнее… кувыркнулся в пространстве, словно плавая в чём-то и легонько стукнулся телом о преграду. Стенка мягко спружинила, но пропустить меня не захотела. Я повторил попытку ещё несколько раз. Удары так же были мягкими, но сильнее раз от раза. Внезапно, с внешней стороны раздался аккуратный, но чувствительный хлопок. Клац! И в моё царство тьмы ворвался свет! Тело, увлекаемое жидкостью вывалилось в неведомое яркое пространство. Барахтаясь в панике, я совершил свой первый вздох. Теплота, приятная и такая уютная, сменилась обжигающим холодом, который ударил в лёгкие безжалостно и сильно. Мне было больно и страшно.

— Тринаверсе, — услышал я чей-то мягкий и ласковый голос.

С хрустом ломая остатки домика, нечто коснулось моего продрогшего тела. Его аккуратно подняли и завернули во что-то мягкое. Признаюсь, стало гораздо теплее и даже уютно, почти как там, во тьме, но только лучше.

Я чувствовал успокоительное мерное раскачивание и то, что кожу тихонько обтирали от слизи, приговаривая слова любви и нежности. Мне нравится этот голос… он такой… родной.

Проморгавшись от яркого света, я огляделся. Мир вокруг казался громадным, просто гигантским, а на меня смотрели два больших и слегка прищуренных алых глаза, с белой линией бровей над ними и столько в них было любви… я буквально утонул в посылаемых мне флюидах.

Наконец, сфокусировав расплывающееся зрение удалось более подробно разглядеть это лицо; я не понимал откуда знаю все те слова и обозначения которые использую, но излагал мысли вполне свободно, информация лилась словно ручеёк, набирающий силу потока.

Коричневый, нежно-кремовый оттенок кожи. Лоб; на нём виднелась чёрная татуировка в форме паука, расставившего лапки в разные стороны. Странный и слегка острый нос, как мне показалось в тот момент, такой гротескный и большой. Периодически он то сужал свои два прохода, то расширял их — дышал. Лицо обрамляли белые, ярко-белые с отливом серебра пряди волос. Мне они казались невероятно прекрасными, такими сияющими и блестящими, что я не удержался и потянул свои крохотные ручонки, самозабвенно вцепившись в эту прелесть. Хотел просто пощупать, но пальцы не слушались и получилось лишь схватить и не отпускать. Лицо, склонившееся надо мной, озарилось улыбкой и я услышал смех — заливистый, звонкий, как звуки Божественных колокольчиков. И тут моё внимание привлекли уши, которые периодически подёргивались и вздрагивали. Это было так забавно — весело. Моё личико растянулось в беззубой улыбке.

— Мама!.. — я знал, что это именно моя мама, родная и такая любимая. И на душе стало хорошо, спокойно. Вдруг я понял, — её объятия гораздо надёжнее нежели стенки моего домика.

— Тринаверсе… — тихонько шепнув, нежно улыбнулась она мне, и поправив ещё влажные волосики на моей голове подула своим обжигающе тёплым дыханием…

— Тринаверсе! Тринаверсе!..

Услышав столь настойчивый зов откуда-то со стороны я испугался… Резко мои глаза раскрылись, но первое, что я увидел над собой, была та самая женщина — с кремовой кожей, но почему-то с золотыми волосами и сапфирово-синими глазами полными невероятно тёплой любовью во взгляде.

— Мама?.. — слабо проговорили мои уста, покуда глаза фокусировались и пытались сложить картинку воедино.

— Мама?.. Пятница-кун, о чём ты таком замечтался?..

Услышав знакомое «Пятница-кун», я вздрогнул, проморгался, после чего, с удивлением обнаружил Шестую — самую обычную и привычную сестру Шестую, которая, одетая всё в ту же зелёную блузу и штаны, склонилась надо мной, усталая, бледноватая, но в целом — радостная. Её уши были расслаблены, даже не дёргались, в то время как глаза… они улыбались, по-настоящему радостно.

— Я так похожа на твою маму?.. — склонила она голову набок, слегка нахмурившись.

Я же, находясь в полусонном состоянии, вновь слегка «залип» любуясь её внешностью, вдыхал её аромат, который мне казался прекрасней всего на свете. Почему — не знаю. Это было не похоже на похоть, или сексуальный интерес, который так легко разжигается и так легко гасится одним неосторожным движением — нет, это было иное чувство, более величественное, значимое и почему-то такое необходимое для меня.