Лорд Дансейни - Рассказы сновидца

В третью ночь непрерывно лил дождь, но я остался там, дабы видеть душу своей родной столицы. И она все так же сидела, глядя прямо перед собой, и бредила, но голос ее теперь звучал мягче, и чаще в нем слышался перезвон колоколов, а иногда — песня. Прошла полночь, дождь лил, не переставая, и все так же одиночество гор нарушалось бормотанием несчастного безумного города. И наступили послеполуночные часы, те холодные часы, когда больные умирают.

Вдруг я увидел гигантские тени, двигавшиеся в завесе дождя, и услышал голоса, которые не были ни голосом моего города, ни другими знакомыми мне голосами. И вскоре я разглядел, хотя и смутно, множество душ городов, которые склонились над Андельшпрутц и утешали ее, и той ночью горные ущелья ревели голосами городов, поверженных много веков назад. Была там и душа Камелота, {17} 17 Камелот — легендарный рыцарский замок короля Артура, в котором находился его Круглый стол и собирались рыцари и где он провел большую часть своей жизни. Его точное местоположение сейчас неизвестно. давно покинувшая реку Аск, и был там Илион, {18} 18 Илион — другое название Трои, древнего укреплённого поселения в Малой Азии, у побережья Эгейского моря, недалеко от входа в пролив Дарданеллы. Это город, воспетый в поэме «Илиада». опоясанный башнями и все еще проклинающий прекрасное лицо разрушительницы Елены, я видел Вавилон и Персеполис, {19} 19 Вавилон — город, существовавший в Междуречье (сегодня Ирак, 90 км к югу от Багдада), являлся одним из крупнейших городов Древнего мира. Вавилон был столицей Вавилонии, царства, просуществовавшего полтора тысячелетия, а затем державы Александра Македонского. В 312 году до н. э. захвачен одним из полководцев Александра, диадохом Селевком, который переселил большую часть его жителей в основанный им неподалеку город Селевкию. Ко II веку н. э. на месте Вавилона остались лишь развалины. Персеполис, иначе Персеполь — древнеперсидский город, возникший в VI–V вв. до н. э., столица огромной империи Ахеменидов. В 331 году до н. э. Персеполь был захвачен Александром Македонским, его прекрасные дворцы, были сожжены. и бородатое лицо быкоподобной Ниневии, {20} 20 Ниневия — с VIII–VII века до н. э. столица Ассирийского государства. В 612 году до н. э. Ниневия была разрушена объединенным войском вавилонян, мидян и армян. и Афины, оплакивающие своих бессмертных богов.

Той ночью на горе души мертвых городов говорили с моей столицей и успокаивали ее, пока, наконец, она не перестала бормотать о войне и смотреть диким взглядом — она закрыла лицо руками и только тихо плакала. Наконец она встала и медленно двинулась с горестно поникшей головой, опершись на плечи Илиона и Карфагена, {21} 21 Карфаген — столица одноименного финикийского (пунического) государства, существовавшего в древности на севере Африки, на территории современного Туниса. В результате Третьей пунической войны был полностью разрушен. на восток, и покуда она шла, пыль ее дорог клубилась за ней, призрачная пыль, которая не превращалась в грязь под проливным дождем. И души городов вели ее все дальше, и постепенно они исчезли из виду, а древние голоса замерли в отдалении.

С тех пор я никогда больше не видел моего города живым, но однажды мне довелось повстречаться с одним путешественником, который рассказал, что где-то в сердце великой пустыни обретаются души всех мертвых городов. Он сказал, что как-то раз заблудился в месте, где не было воды, и слышал, как они говорили всю ночь.

На это я ответил:

— Я тоже однажды оказался в пустыне без воды и тоже слышал голос города, но я не знаю, правда ли он говорил со мной, потому что в тот день со мной случилось много удивительного, и только часть из этого происходила на самом деле.

И темноволосый человек сказал:

— Я думаю, это правда, хотя куда делась душа Андельшпрутц, мне неведомо. Я знаю только, что пастух нашел меня утром полуживого от холода и голода и принес сюда, и когда я оказался в городе, он был мертв.

Приснилось мне, что я совершил нечто ужасное, и мне было заказано погребение как в земле, так и в море, да и в ад мне тоже не было пути.

Я знал об этом и ждал. Потом пришли мои друзья, умертвили меня — тайно и по древнему обряду — и зажгли большие факелы, и унесли меня.

Все это происходило в Лондоне, и они шли, крадучись, по серым улицам среди жалких домов, пока не добрались до реки. А река и морской прилив боролись друг с другом среди глинистых берегов, и были черны и полны огней. Внезапное изумление охватило их, когда приблизились мои друзья с горящими факелами. Я видел все это, пока меня несли мертвого и коченеющего, ибо душа моя еще находилась в теле, ибо не было для нее места в аду, ведь в погребении по христианскому обычаю было мне отказано.

Они снесли меня вниз по ступенькам, осклизлым от зеленой тины, и дошли до полосы вязкого ила. Здесь, в обиталище брошенных вещей, они вырыли неглубокую могилу. Закончив, положили меня в нее и разом бросили факелы в воду. И когда вода погасила пламя, факелы, закачавшиеся на волнах, показались обыкновенными палками, черные чары обряда рассеялись, и я увидел багровый рассвет. Мои друзья закрыли плащами лица, торжественная процессия распалась, и они заторопились, как обращенные в бегство.

Ил стал лениво возвращаться на место, пока не затянул меня всего, кроме лица. Там я лежал рядом с навсегда забытыми вещами, со старыми лодками, которые никогда больше не понесет течение, с бесполезными, брошенными вещами и с отвратительными бесформенными кусками, которые не назовешь ни камнем, ни землей.

Я ничего не чувствовал, потому что меня умертвили, но способность понимать и мыслить сохранилась в моей бедной душе. Зарево рассвета ширилось, и я увидел заброшенные дома, сгрудившиеся на берегу реки, и их мертвые окна смотрели в мои мертвые глаза, окна, за которыми жила беда, а не человеческие души. Я так устал глядеть на эти жалкие предметы, что мне захотелось кричать, но закричать я не мог, потому что был мертв. Потом я понял то, чего никогда не понимал раньше — долгие годы этим брошенным домам тоже хотелось кричать, но они были мертвы, они были немы. Я понял, что и разбитым лодкам стало бы легче, если бы они могли заплакать, но у них не было глаз и не было жизни. И я тоже пытался заплакать, но слез в моих мертвых глазах не было. И я понял, что река могла бы позаботиться о нас, утешить нас, спеть нам песню, но ее широкие воды катились мимо, ей не было дела ни до чего, кроме роскошных кораблей.

Наконец прилив сделал то, чего не хотела сделать река — он пришел и накрыл меня, и душа моя обрела отдых в зеленой воде, и возрадовалась, и поверила, что это Погребение. Но с отливом вода вновь спала и оставила меня в вязком иле среди забытых предметов, старых разбитых лодок, которые никогда больше не поплывут, с заброшенными домами перед глазами. И все мы знали, что мертвы.