Лорд Дансейни - Рассказы сновидца

Но вот густые тени начинают таять. И так же неслышно, как тени, возвращаются домой кошки. У Лондона свои предвестники зари, которую в полях свободно возвещают птицы, звери и звезды.

И тут я понимаю — пока еще умом, а не сердцем, — что ночь окончательно низвергнута. Бледный свет уличных фонарей говорит мне, что улицы тихи и пустынны не потому, что власть ночи сильна, а потому что люди еще не пробудились ото сна. Так хмурые, растерянные стражи еще стоят с мушкетами у дворцовых ворот, хотя от владений их монарха осталась всего одна провинция, да и на ту пока никто не посягает.

Вид уличных фонарей, этих спутников ночи, не оставляет никаких сомнений в том, что вершины английских гор уже видят рассвет, что белые скалы Дувра розовеют в лучах зари и что морской туман, поднявшись, устремляется на берег.

А вот и дворник со шлангом вышел поливать улицу. Отныне ночь мертва. Что за воспоминания, что за фантазии роятся в голове! Безжалостной рукой Времени ночь изгнана из Лондона. Сотни обычных предметов облеклись на время в тайну, словно нищие в пурпур, и восседают на грозном троне. Четыре миллиона лондонцев спят и, быть может, видят сны. Какие миры они посещают? С кем там встречаются? Мои же мысли далеко отсюда, в покинутой Бетморе, чьи ворота раскачивает ветер. Ночью и днем скрипят ворота, качаясь на ветру, и некому их закрыть. Некому любоваться на великолепные медные ворота, позеленевшие от времени. Ветер пустыни засыпает песком их петли, но никто их не почистит. Страж не обойдет дозором высоких стен Бетморы, враг не возьмет их приступом. В домах не загорятся окна, на улицах не раздастся звук шагов. Она лежит за Холмами Судьбы, покинутая и мертвая. Я хотел бы увидеть Бетмору опять, но не смею.

Говорят, люди покинули Бетмору много лет назад. О бегстве из Бетморы рассказывают в тавернах, где собираются моряки и путешественники. Мне хотелось бы снова увидеть Бетмору. Говорят, много лет прошло с тех пор, как с виноградников, где я когда-то бродил, в последний раз собрали урожай — теперь там властвует пустыня.

Был яркий солнечный день, и жители Бетморы танцевали у своих виноградников под звон калипака. Кусты в садах были густо усыпаны пурпурными цветами, а на вершинах Холмов Судьбы белели снега.

За медными воротами давили в чанах виноград, чтобы затем приготовить ширабаб. Год выдался урожайным.

В маленьких садах на краю пустыни люди били в тамбанг и тит-тибак и мелодично дули в зутибар.

Повсюду веселились, пели и плясали, ибо виноград был собран, и в зимние месяцы будет вдоволь ширабаба, а то, что останется, обменяют у купцов из Оксухана на изумруды и бирюзу. Горожане радовались урожаю, созревшему на узкой полоске земли между Бетморой и пустыней, которая на Юге смыкается с небом. И когда дневной зной стал ослабевать и солнце спустилось к снежным вершинам Холмов Судьбы, чистый звук зутибара еще раздавался в садах и яркие платья танцовщиц мелькали среди цветов. Весь этот день люди видели, как три человека на мулах пересекают Холмы Судьбы. Они то приближались, то удалялись, следуя изгибам дороги — три темные точки на фоне снегов. Впервые их заметили рано утром, у перевала Пеол Джагганот. Похоже, они ехали из Утнар-Вехи. Всадники двигались весь день. Под вечер, в тот час, когда меркнет свет и цвета предметов меняются, незнакомцы появились у медных ворот Бетморы. В руках у них были посохи, с какими странствуют в тех краях вестники, а их одежды казались мрачными рядом с зелеными и лиловыми нарядами танцоров. Европейцы, которые тоже были на празднике, вместе со всеми слышали слова послания, но так как они не знали языка, то разобрали лишь название страны: Утнар-Вехи. Весть, принесенная всадниками, быстро передавалась из уст в уста, не прошло и четверти часа, как жители Бетморы подожгли свои виноградники и бросились вон из города — в основном на Север, хотя некоторые устремились на Восток. Они бежали из своих красивых домов, через медные ворота. Дробь тамбанга и титтибака и заунывный звук зутибара резко прорвались, а звон калипака еще несколько секунд стоял в воздухе. Три таинственных всадника, передав послание, молча повернулись и отправились назад той же дорогой, что пришли. Обычно в этот час на одной из высоких башен разводили огонь — чтоб отпугивать львов, — а медные ворота запирали на засов. Но этой ночью огня на башне не зажгли, и больше никогда не зажигали, а медные ворота не заперли, и они так и остались распахнутыми.

Не было слышно ни криков, ни плача: только треск рыжего пламени в виноградниках да топот бегущих ног. Люди бежали стремительно и спокойно, как стадо антилоп, завидевших человека. Словно наконец случилось то, чего они боялись веками и от чего имелось одно спасение: бежать без оглядки.

Страх охватил и европейцев, и они тоже кинулись бежать. А что говорилось в послании, я не знаю.

Одни считают, что это был приказ Тубы Млина, таинственного владыки тех земель, которого никто из людей не видел, приказ покинуть Бетмору. Другие говорят, что это было послание богов — враждебных или дружественных, неизвестно.

Третьи же утверждают, что в городах Утнар-Вехи свирепствовала Чума, а юго-западный ветер мог принести ее в Бетмору.

Некоторые думают, что странников поразила страшная гнусарская болезнь и что даже пот, капавший с их мулов, был смертелен. А в город они спустились, изнемогая от голода и жажды — иначе как объяснить их ужасный поступок?

Но большинство уверены, что то было послание самой пустыни, которая владеет всеми землями к Югу. Она прошептала его на ухо трем всадникам, знавшим ее голос, тем, кто ночует в песках без шатров, а днем обходится без воды, кто на себе испытал ее немилость. А те передали горожанам, что пустыня требует Бетмору, что она хочет вползти на ее красивые улицы, послать ветер, несущий песок, в ее дома и храмы. Ибо ее древней жестокой душе ненавистны люди, и впредь никто не должен нарушать покой Бетморы, лишь знойный ветер будет шептать у ее ворот слова любви.

Если бы я знал, что за весть принесли и объявили у медных ворот три странника, я бы отправился в Бетмору, чтобы увидеть ее опять. Здесь, в Лондоне, мне иногда нестерпимо хочется увидеть этот прекрасный белый город. Но я не решаюсь. Ведь неизвестно, что меня ждет: ярость жестоких неведомых богов, долгая мучительная болезнь, проклятие пустыни, пытки в крохотной комнатке во дворце императора Тубы Млина или что-нибудь еще, о чем не сказали странники — быть может, самое ужасное.

Приближался конец Каменного Века. Стоял холодный зимний вечер; солнце, ярко светившее над равнинами Тольда, никло; было безоблачно, только мрачно синело небо, на котором должны были появиться первые звезды; и поверхность спящей Земли начала застывать в холоде ночи. Тотчас же поднялись из своих нор и берлог, и встряхнулись, и осторожно вышли на охоту те из детей Земли, кому их закон велит, как только стемнеет, рыскать повсюду в поисках добычи. Бесшумно ступали они по равнине, и глаза их светились в темноте, и пути их не раз сходились и снова расходились. Внезапно на равнине появился мерцающий огонек — зловещий предвестник близкого присутствия Человека. И дети Земли, что повсюду рыщут ночами, косились на огонь, рычали и трусливо отбегали прочь; все — кроме волков. Волки подошли поближе, ибо стояла зима, и они были голодны, и тысячи их спустились с гор, и они с уверенностью говорили себе: «Мы сильны». Вокруг огня расположилось небольшое племя. Люди тоже пришли с гор и из тех стран, что лежат за горами, но именно в горах волки впервые учуяли людей и пошли за ними следом; сначала волки подбирали кости, которые племя оставляло после еды, но теперь подошли ближе и окружили людей со всех сторон. Огонь развел Лоз. Он убил маленького пушистого зверя, швырнув в него каменный топор, и собрал много красновато-бурых камней, и сложил их в длинный ряд, и положил на камни кусочки мяса этого зверя; потом разжег огонь с двух сторон, и камни раскалились, и мясо стало жариться. Вот тогда люди увидели, что волки, шедшие за ними следом, больше не хотят довольствоваться объедками на покинутых стоянках. Цепочка желтых светящихся глаз окружила людей, и если она и двигалась, то все ближе и ближе. Люди поспешно вырвали с корнем кустарник, срубили каменными топорами небольшое дерево и все это свалили в огонь, который развел Лоз, и когда на короткое время огромная куча хвороста закрыла пламя, волки подкрались и уселись еще ближе, чем прежде; а свирепые и храбрые псы, которые принадлежали племени, решили, что в схватке с волками им придет конец, как им давно уже предсказывали. Пламя набросилось на огромную кучу хвороста, быстро охватило ее, высоко взметнулось вверх с одного края и надменно поднялось над костром, и волки, видя, как этот ужасный слуга Человека упивается своим могуществом, и не зная, как часто предает он своих господ, медленно пошли прочь, будто у них были еще и другие дела. Весь остаток ночи псы выли, словно упрашивая волков вернуться назад. Но племя улеглось вокруг костра под мохнатыми звериными шкурами и уснуло. И поднялся сильный ветер, и стал дуть в бушующую середину костра, и раздувал огонь до тех пор, пока накал из багрового не стал белым от страшного жара.