Лорд Дансейни - Рассказы сновидца

И добравшись до него, Амуэль Слеггинс стучал в тяжелую дверь, как в любую другую, — так, словно приходил к этому порогу каждый день, хотя не вела к нему ни одна тропа, а с верхних окон во множестве свисали шкурки ласок.

И не успевал его стук разнестись по сумрачному дому, как старший из трех угрюмых мужчин уже спешил к двери. Ах, какое у него было лицо! В этом лице было столько коварства и хитрости, что их не могла скрыть даже борода. Мужчина протягивал худую костлявую руку, Амуэль Слеггинс вкладывал в нее письмо из Китая и, радуясь тому, что тяжкая обязанность наконец исполнена, поворачивался и шагал прочь. И тогда поля перед ним словно озарялись светом, и лишь в Доме на пустоши за спиной чудился почтальону тихий, нетерпеливо-зловещий шепот.

Старинный дом Уанли

Так продолжалось семь лет, и ничего страшного не случилось; целых семь раз Амуэль Слеггинс ходил к Дому на пустоши и столько же раз возвращался целым и невредимым. Но потом ему приспела нужда жениться. Возможно, все дело было в том, что девушка была юна, а может, в том, что она была белокура и имела на удивление изящные лодыжки, которые он заметил, когда однажды весной — как раз в ту пору, когда зацветают сердечник и петров крест, — она шла босиком через болотистую луговину. Куда меньшее, бывало, губило мужчин, служа силками и тенетами, с помощью которых Судьба уловляет их на бегу.

И вместе с браком в дом почтальона вошло любопытство, и одним вечером — теплым, летним вечером, когда они гуляли по цветущим лугам, жена спросила Амуэля о письме из Китая и о том, что было внутри. В ответ Амуэль Слеггинс перечислил все правила почтового ведомства и сказал, что не знает и что это было бы совершенно неправильно, если б он знал; он также прочел супруге нотацию о грехе любопытства и даже цитировал приходского священника, и все равно, когда он закончил, жена сказала, что должна это знать. И они спорили еще много дней — последних дней лета, а пока они спорили, вечера становились все короче и все ближе подступала осень, и летело в Отфорд-на-Пустоши письмо из Китая.

В конце концов Амуэль пообещал, что когда придет письмо в зеленом конверте, он, как обычно, отнесет его в одинокий дом на отшибе, а потом спрячется поблизости, и когда стемнеет — подкрадется к окну и подслушает, о чем будут говорить угрюмые мужчины; и может статься, что они будут читать письмо из Китая вслух, И прежде чем Амуэль успел пожалеть о своем обещании, подул холодный ветер, леса оделись пурпуром и золотом, и стаи ржанок начали кружить по вечерам над болотами, и когда миновал день осеннего равноденствия, из Китая пришло письмо в зеленом конверте.

Еще никогда дурные предчувствия не одолевали Амуэля Слеггинса с такой силой, и никогда прежде его страх перед путешествием к одинокому Дому на пустоши не был так велик; а жена Слеггинса, пригревшись у очага, предвкушала момент, когда ее любопытство будет удовлетворено, и мечтала, что еще до наступления темноты узнает нечто такое, чему позавидуют все деревенские сплетницы. Лишь одним мог утешаться Амуэль, когда, так и не совладав с дрожью, вышел в путь — тем, что сегодня у него в сумке лежало еще одно письмо, адресованное в последний коттедж на деревенской улице. Он долго мешкал в доме на околице, глядя на приветливые лица его обитателей и с удовольствием слушая их смех, ибо в Доме на пустоши никто никогда не смеялся; но когда последняя тема для непринужденной беседы оказалась исчерпана и других предлогов для того, чтобы задержаться еще немного, не нашлось, Амуэль протяжно вздохнул и с тяжелым сердцем отправился дальше. И вскоре он добрался до Дома на пустоши.

Там Амуэль постучал в закрытую дубовую дверь своим почтальонским стуком и услышал, как разносится он по притихшему дому, увидел старшего из мужчин и вложил в его костлявую руку зеленое письмо из Китая, а потом повернулся и зашагал прочь.

На пустоши растет единственная в окрестностях роща; днем и ночью она выглядит уныло и мрачно, словно исполненная дурных предчувствий, а находится она на таком же удалении от любых других деревьев, как Дом на пустоши — от прочих домов. Зато от дома до рощи было совсем недалеко. И сегодня Амуэль не прошел мимо нее быстрым шагом, стремясь нагнать летящий впереди игривый осенний ветер, и не начал беспечно напевать, когда перед ним показалась деревня; едва убедившись, что из дома его уже не увидят, он пригнулся и, скрываясь за взгорком, бегом вернулся к одинокой роще. Там, притаившись в зарослях, Амуэль долго глядел на зловещий дом, но расстояние было слишком велико, чтобы он мог расслышать голоса. Солнце между тем опускалось все ниже, и Амуэль выбрал окно, возле которого собирался подслушивать — небольшое, забранное решеткой окошко в задней стене невысоко от земли.

А потом в рощу спустилась голубиная стая; никаких других деревьев поблизости просто не было, и множество этих птиц искало там приюта, хотя роща была крайне мала и выглядела не слишком приветливо (если только голуби способны это заметить). И первый голубь сильно напугал Амуэля, ибо почтальон решил, что это дух, покинувший истерзанное пытками тело в одной из сумрачных комнат дома, за которым он наблюдал, — и не мудрено, ибо нервы его были так напряжены, что он навоображал себе самых невероятных вещей. Потом Амуэль немного привык к птицам, но когда солнце село, все вокруг сразу переменилось, сделалось чужим, незнакомым, и непонятный страх снова начал терзать его сердце.

Позади рощи на пустоши была небольшая округлая ложбина; в ней уже начал сгущаться мрак, хотя впереди еще виднелся между древесными стволами таинственный дом. Амуэль долго ждал, пока внутри зажгут свет, чтобы никто не смог увидеть, как он потихоньку крадется к маленькому окошку в задней стене, но хотя все голуби уже вернулись в свои гнезда, хотя ночной воздух стал холоден, как дыхание могилы, а на небе загорелась какая-то звезда, ни в одном из окон не блеснул желтый свет ламп. И почтальон, дрожа с головы до ног, продолжал ждать. Двинуться с места, пока в доме не зажгут огня, он не осмеливался, боясь, что его обитатели могут наблюдать за окрестностями.

Сырость и холод того осеннего вечера подействовали на Амуэля столь странным образом, что всё — и последние отблески заката, и звезды, и пустошь, и весь небесный свод начали казаться ему огромной залой, приготовленной для прихода Страха. И он действительно начал бояться чего-то по-настоящему ужасного, а в мрачном доме все так же не видно было ни одной искорки света. Скоро стало так темно, что он решил рискнуть и подобраться к окну, несмотря на то что вокруг царила тишина, а в доме по-прежнему не было света. Не сразу Амуэль осмелился подняться, но пока он стоял, пытаясь справиться с болезненным покалыванием в затекших членах, до него вдруг донесся звук открывшейся в доме двери. И едва успел он спрятаться за стволом толстой сосны, как к роще приблизились трое мрачных мужчин, а следом ковыляла молчаливая женщина. Они шли к угрюмо застывшим деревьям без страха, словно им был приятен разлитый между стволами мрак; пройдя на расстоянии фута или двух от неподвижно замершего почтальона, все четверо опустились на корточки в небольшой впадине позади рощи и, сидя кружком, разожгли костер и положили на огонь мясо козленка. И при свете пламени Амуэль увидел, как из сумки, сделанной из недубленой кожи, они вынули китайское письмо. Старший из мужчин вскрыл его своей исхудалой рукой и, произнеся нараспев несколько слов, которых Амуэль не понял, достал из конверта щепотку какого-то зеленоватого порошка и стал сыпать в огонь. И тотчас пламя вспыхнуло ярче, над костром поднялся удивительный запах, и огненные языки взвивались все выше, озаряя кроны деревьев трепещущим зеленым светом, и в отблесках его Амуэль узрел богов, которые спешили насладиться этим дивным благоуханием. И трое угрюмых мужчин — а вместе с ними уродливая женщина, которая приходилась женой одному из них, — пали ниц, и только Амуэль видел, как боги Старой Англии угрюмо шагают над миром, с жадностью вдыхая поднимающийся над огнем аромат таинственных благовоний. Древних богов Одина, Бальдра и Тора {33} 33 Один — верховный бог в германо-скандинавской мифологии, отец и предводитель асов. Мудрец и шаман, знаток рун и саг, царь-жрец, князь (конунг) — волхв, но в то же время бог войны и победы, покровитель военной аристократии, хозяин Вальхаллы и повелитель валькирий. Бальдр — в германо-скандинавской мифологии один из асов, бог весны и света. Тор — в германо-скандинавской мифологии один из асов, бог грома и бури, защищающий богов и людей от великанов и чудовищ. отчетливо и ясно лицезрел Амуэль в сгустившихся сумерках…