Лорд Дансейни - Рассказы сновидца

И проплыли мы мимо Гондоры, Нарла и Наца. И видели незабвенный священный Голнуц и слышали молитвы странников.

Проснувшись после полуденного отдыха, мы увидели, что приближаемся к Нену, последнему из городов на реке Янн. Джунгли снова окружили нас вместе с Неном; но великий Млун возвышался над всеми окрестностями и взирал на город поверх джунглей.

Здесь бросили якорь, и мы с капитаном поднялись в город и узнали, что в Нен пришли кочевники.

Кочевники были таинственным смуглым племенем, которое раз в семь лет спускается с вершин Млуна, преодолев перевал по пути из фантастической земли, что за горами. И люди Нена высыпали из домов и, раскрыв рты, толпились на улицах. Ведь мужчины и женщины из племени кочевников заполонили весь город. Одни исполняли удивительные пляски, которым научились у пустынного ветра, извиваясь и кружась все быстрее и быстрее, пока движения не становились неуловимы для глаза. Другие играли на инструментах прекрасные мелодии, жалобные и полные ужаса, — их души узнали эти мелодии от пустыни, где их настигла ночь, той неведомой пустыни, откуда кочевники пришли.

Ни один из их инструментов не был известен в Нене, да и во всех селениях вдоль Янна; и даже бивни, из которых были изготовлены некоторые инструменты, принадлежали неизвестным в поречье животным, заколотым в горах. И на неведомом языке пели они песни, родственные тайнам ночи и беспричинному страху, посещающему нас в темных местах.

Все местные собаки злобно ворчали на них. А кочевники рассказывали друг другу страшные истории, и хотя жители Нена ничего не смыслили в их языке, все же на лицах слушателей можно было прочитать страх, а в широко раскрытых глазах — тот же ужас, что расширяет глаза мелкой твари, схваченной ястребом. Тогда рассказчик смеялся и останавливал свой рассказ, и другой начинал свою историю, а губы первого дрожали от страха. И случись смертельно ядовитой змее предстать перед кочевниками, они бы приветствовали ее как сестру, и сама змея ответила бы им тем же, прежде чем убраться восвояси. Однажды самая жестокая и опасная из тропических змей, гигантская лифра, выползла из джунглей и прошествовала по улице, по главной улице Нена, и никто из кочевников не отшатнулся от нее, — они торжественно били в барабаны, словно встречали почетнейшую гостью; и змея проползла поблизости и никого не ужалила.

Даже дети кочевников умели делать удивительные вещи. Когда кто-нибудь из них сталкивался с ребенком из Нена, они молча изучали друг друга серьезным взглядом, а потом маленький кочевник медленно доставал из тюрбана живую рыбу или змею. А дети из города не могли ответить ничем подобным.

Очень хотелось мне остаться и послушать их гимн — приветствие ночи, которому вторили волки на вершинах Млуна, но пришло время снова сниматься с якоря, чтобы капитан мог вернуться от Бар-Вул-Янна на волне прилива. Потому мы вернулись на борт и продолжили путь вниз по Янну. И мы с капитаном разговаривали мало, ибо думали о предстоящей долгой разлуке, и молча любовались великолепием закатного солнца. Солнце было багряно-золотое, но джунгли покрывал низко стелющийся легкий туман, и в него вливались струйки дыма затерявшихся там городков и соединялись в одной дымке, которая становилась пурпурной и освещалась солнцем, как освящаются мысли людей о великом и священном. Временами столб дыма из какой-нибудь трубы возвышался над дымом всего городка и сверкал в солнечном свете.

И вот, когда лучи солнца стали падать почти горизонтально, показалось то, чего я ждал, — от гор по обоим берегам в реку выступили две скалы розового мрамора, сверкая в свете заходящего солнца.

Почти гладкие, огромной высоты, они близко сходились. Кувыркаясь, Янн бежал между ними и выходил в море.

Это были Бар-Вул-Янн, Врата Янна. Вдалеке через щель между скалами я видел небесно-лазурное море, где скользили, поблескивая на солнце, рыбацкие лодчонки.

Солнце село, и наступили быстротечные сумерки, и восторг перед величием Бар-Вул-Янна улегся, но все еще мерцали розовые скалы, прекраснейшее из чудес, созерцаемых глазом, — и это в земле чудес! И вскоре сумерки уступили место высыпающим звездам, и краски Бар-Вул-Янна померкли и растворились. И вид этих скал напоминал мне скрипичный аккорд, извлекаемый виртуозом и уносящий на небеса или в волшебное царство трепещущие души людей.

У берега матросы бросили якорь и встали, потому что умели плавать по рекам, а не по морям, и знали Янн, а не волны морские.

И настало время расставания. Капитану предстояло вернуться в прекрасный Белзунд, откуда видны далекие вершины Хиан Мина, мне — найти неведомый путь в те туманные поля, знакомые всем поэтам, {42} 42 Поля, знакомые всем поэтам … — Дансейни отслеживает момент, когда ему в голову пришла важная для него фраза, которая рефреном повторяется в нескольких рассказах: «У меня в мозгу вспыхнула строка стихотворения, но оно никогда не было написано, а строка была частью фразы без начала. Тем не менее, она пришла из воображаемой страны, принося с собой фразу, которая сделала эту страну почти реальной, и эта фраза, которую я использовал в „Праздных днях на Янне“, была „за пределами знакомых нам полей“». [53] Далее Дансейни пишет: «Никогда не забуду фразу, которая возникла, словно бабочка, порхающая в потоке воздуха, и, добавляя две следующие истории к „Праздным дням на Янне“, я назвал всю вещь „За пределами знакомых нам полей“, а затем, когда писал книгу „Дочь короля эльфов“, обозначил границы этих полей более четко». [54] где стоят крошечные таинственные домики. В их окна, обращенные на запад, видны равнины людей, а в выходящие на восток — сверкающие горы эльфов, увенчанные снегом, гряда за грядой восходящие в область Мифа и, далее, — в царство Фантазии, которое принадлежит к Землям Грёз. Долго всматривались мы друг в друга, зная, что больше никогда не встретимся, — ведь годы шли, фантазия моя слабела и я все реже захаживал в Земли Грёз. Потом мы протянули друг другу руки, и его рукопожатие было неловким, потому что не так приветствуют в его стране, и он вверил мою душу заботам своих богов, тишайших и смиреннейших богов, богов, благословляющих Белзунд.

Я говорил, что должен снова вернуться на Янн и взглянуть, все ли еще «Речная птица» курсирует вверх и вниз по реке и командует ли ею все тот же бородатый капитан или он сидит теперь у ворот прекрасного Белзунда и пьет по вечерам удивительное золотистое вино, что приносит ему из Хиан Мина житель гор. Я хотел бы вновь увидеть моряков из Дурла и Дуца и услышать их рассказ о печальной участи Педондариса — о том, как беда подкралась к нему со стороны гор и без предупреждения обрушилась на славный город. И еще мне хотелось услышать, как по вечерам матросы молятся каждый своему богу, и ощутить на лице ласку прохладного ночного ветра, который начинает задувать, лишь только пламенеющее закатное солнце перестает отражаться в водах этой удивительной реки. Я был уверен, что никогда больше не увижу волн Янна, но когда некоторое время назад я оставил политику, крылья моего воображения, которые было поникли, окрепли вновь, и я обрел надежду еще раз побывать в той далекой стране, что находится еще дальше, чем Восток, и где Янн, подобно белому боевому коню, горделиво пересекает Страну Грёз.