Лорд Дансейни - Рассказы сновидца

У тяжелых портьер, за которыми располагался вход в бальный зал, стоял главный гофмейстер, и когда я сказал, что хотя никто меня не приглашал, я хорошо известен богам Пеганы Мунгу, Сишу и Кибу {46} 46 Мунг, Сиш и Киб — см. сборник «Боги Пеганы» (1-й том). (знаки которых я тут же начертал в воздухе), он выказал мне всяческое почтение и попросил быть гостем Сингани. Видя это, я спросил, вполне ли мой костюм соответствует важности момента, и гофмейстер поклялся копьем, пронзившим того, кто разрушил Педондарис, что великий Сингани посчитал бы позором, если бы столь хорошо известный богам незнакомец появился в бальном зале одетым неподобающим образом; и, сказав так, он повел меня в ближайшие покои и, достав из дубового, рассохшегося от старости матросского сундучка, позеленевшие медные застежки которого были украшены бледными сапфирами, разноцветные одеяния из драгоценного шелка, предложил мне выбрать подходящий наряд. И я взял бледно-зеленый камзол и светло-голубую рубашку, а также светло-голубую перевязь в тон. На плечи я накинул темно-пурпурный плащ, вдоль краев которого бежали две тонкие синие полоски, а промежуток между ними был усажен крупными темными сапфирами. И это был самый скромный наряд, который гофмейстер позволил бы мне надеть, ибо, как он сказал, даже незнакомцам не позволено пренебрегать беспримерной щедростью и гостеприимством Сингани, которые он оказывал в этот вечер всем без исключения.

Как только я оделся, мы отправились в бальный зал, и первым что бросилось мне в глаза в этом высоком, сверкающем зале, была возвышавшаяся над танцующими огромная фигура Сингани (головы большинства мужчин едва доставали ему до пояса). Его могучие руки были обнажены, а в руках он держал свое страшное копье, отомстившее за Педондарис. Гофмейстер подвел меня к Сингани, и я поклонился охотнику до земли и сказал, что благодарю богов, к которым он обращался за помощью в своем опасном предприятии, а Сингани ответил, что и о моих богах он слышал много хорошего от тех, кто привык им поклоняться, но это было сказано только из вежливости, ибо ему неоткуда было знать, о каких именно богах идет речь.

Одет Сингани был просто; лишь голову его украшала расшитая золотом и завязанная бантом на затылке алая шелковая лента, не дававшая волосам упасть на лоб, но все придворные дамы носили роскошные золотые короны, и я не знал, были ли они увенчаны ими как королевы сердца Сингани, или настоящие царицы из далеких земель собрались сегодня во дворце, привлеченные славой великого героя.

Все гости были одеты в шелковые камзолы и плащи ярких расцветок, но все были босиком, и их ноги были прекрасной формы, ибо в этих краях неизвестен обычай носить обувь. И когда они увидели, что большие пальцы на моих ногах искривлены, как у всех европейцев, они стали жалеть меня, а один или двое с сочувствием спросили, не была ли такая форма ног следствием несчастного случая. Но вместо того, чтобы честно ответить, что таков наш обычай, я сказал, что меня проклял один злой бог, к стопам которого в далеком детстве я забыл принести собранные мною ягоды. И, говоря так, я почти не лгал, ибо Правила Поведения В Обществе — это тоже своего рода бог, и бог достаточно злобный, к тому же скажи я правду, и меня бы просто не поняли.

Тогда ко мне подвели ту, с которой я должен был танцевать — юную девушку удивительной красоты. Она сказала, что ее зовут Саранура, что она — принцесса с севера и что ее прислали во дворец в качестве подношения к празднику. И танцевала Саранура совсем как европеянки, но по временам ее танец напоминал пляску фей с пустошей, которые — как гласит легенда — заманивают сбившихся с дороги путников в гиблые места. Если б было в моем распоряжении три десятка варваров родом из неведомых, невообразимых краев, — дикарей с длинными черными волосами и маленькими, как у эльфов, глазами, игравших на странных инструментах, неизвестных даже в царстве Навуходоносора, — и если бы однажды вечером, мой добрый читатель, я привел их на лужайку перед твоим домом и велел им сыграть те мелодии, что слышал я во дворце из слоновой кости, тогда бы ты постиг всю красоту Сарануры, представил ослепительную игру света и красок в огромной танцевальной зале и словно наяву увидел быстрые и легкие движения таинственных королев и принцесс, что танцевали и кружились вокруг могучей фигуры Сингани. Но вскоре, мой добрый читатель, ты перестал бы быть добрым, ибо мысли, подобно леопардам несущиеся в далеких, свободных землях, одним прыжком перемахнули бы к тебе в голову, даже если бы ты находился в Лондоне — да-да, даже в Лондоне! И тогда бы ты вскочил и принялся молотить кулаками по стенам, оклеенным премилыми обоями в цветочек, в надежде, что кирпичи обрушатся и откроют тебе путь во дворец над аметистовой пропастью, где живут золотые драконы. Были в истории люди, которые сжигали тюрьмы, чтобы освободить узников, но куда опаснее были эти смуглокожие музыканты, которые смело сжигали обычаи, чтобы выпустить на волю изнемогающую мысль. Но пусть не тревожатся наши старики, не бойся и ты, читатель. Я не стану исполнять эти мелодии ни на одной из наших улиц и не приведу сюда этих удивительных музыкантов — я лишь тихонько прошепчу тебе, как найти дорогу в Страну Грёз; и если я так поступлю, тогда лишь немногие сумеют отыскать этот путь, и никто не помешает мне грезить о красе Сарануры и вздыхать в одиночестве.

Послушные воле тридцати музыкантов, мы танцевали и танцевали, но когда звезды стали блекнуть и уже встретивший рассвет ветер начал раздувать длинное платье ночи, Саранура, принцесса с севера, позвала меня в сад.

В саду темные деревья еще наполняли благоуханием ночь и укрывали ее тайны от близящегося утра. Медленно шли мы по дорожке, а над нашими головами плыла победная, триумфальная музыка темноликих музыкантов, явившихся из неведомых краев, о которых не слыхали даже те, кто хорошо знал Страну Грёз. И всего раз — совсем робко — прозвучал среди листвы голос птицы толулу, ибо шумный ночной праздник напугал ее, и она молчала. Лишь несколько секунд она пела где-то в дальней роще, да и то только потому, что в этот момент музыканты отдыхали, а наши босые ноги ступали совершенно бесшумно; всего несколько мгновений слышали мы птицу, которую однажды увидел во сне наш соловей — увидел и научил грезить о ней своих потомков. И Саранура сказала, что птицу толулу называют здесь Сестрой Песни; что же касалось черноволосых музыкантов, которые к этому времени снова взялись за свои инструменты, то, как объяснила принцесса, у них не было имени, ибо никто не знал, ни откуда они пришли, ни к какому племени принадлежат.

Внезапно в темноте совсем рядом кто-то запел, подыгрывая себе на каком-то струнном инструменте, — запел о Сингани и о его битве с чудовищем. Вскоре мы увидели и самого певца, который сидел на земле и пел ночи о могучем и стремительном ударе копьем, достигшем трепещущего сердца того, кто разрушил Педондарис; и, ненадолго остановившись напротив него, мы спросили, кто же видел эту удивительную схватку, и он ответил: никто, кроме Сингани и того, чей бивень погубил Педондарис, но этот последний теперь мертв. Тогда мы спросили певца, не Сингани ли поведал ему о поединке, но он ответил — нет, этот гордый охотник не сказал бы ни слова о своей победе, и поэтому отныне его подвиг принадлежит поэтам, навсегда сделавшись источником, из которого они черпают свое вдохновение; и, сказав так, певец ударил по струнам, и песня полилась вновь.