Лорд Дансейни - Рассказы сновидца

Когда длинные ожерелья из жемчужин, что обвивали шею Сарануры, засветились и засияли, я понял, что рассвет близок и что незабываемая ночь почти прошла. Вскоре мы оставили сад и отправились к краю пропасти, чтобы полюбоваться, как свет восходящего солнца играет на утесе из аметиста, и сначала он озарил красоту Сарануры, и только потом осветил мир, вспыхнув на аметистовых склонах столь ярко, что на них стало больно смотреть. И, отвернувшись, мы увидели, как на костяной мост снова поднялись мастера, чтобы вырезать в бивне дорогу и вытачивать балюстраду со столбиками в виде прекрасных человеческих фигур. Те, кто накануне напился бака, тоже начали просыпаться и открывать глаза, ослепленные блеском аметистовых откосов внизу. И волшебные королевства музыки, что всю ночь напролет создавали своими дивными аккордами темноликие музыканты, в одночасье исчезли, побежденные вернувшейся в эти края древней тишиной, которая царила над миром еще до появления богов, а сами музыканты завернулись в плащи, спрятали под ними свои удивительные инструменты и ушли, растворились в бескрайних просторах равнин, и никто не осмелился спросить у них, ни куда они идут, ни где живут, ни какому богу поклоняются. Танцы давно закончились, королевы разъехались, а из дверей дворцовой кухни вышла девушка-рабыня и, — как она делала уже много раз, — высыпала в бездну полную корзину сапфиров. И прекрасная Саранура сказала, что великие царицы и королевы никогда не надевают одни и те же сапфиры больше одного раза и что каждый день около полудня с гор приходит торговец, который продает новые камни для грядущего вечера. Но мне все же казалось, что за бессмысленным швырянием в пропасть драгоценных сапфиров стоит отнюдь не простое расточительство, а нечто иное, ибо обитали в этой пропасти два золотых дракона, о которых не было известно почти ничего. И тогда я подумал (и думаю так до сих пор), что Сингани хотя и был превосходным охотником на слонов, из бивней которых он выстроил свой дворец, хорошо знал и даже боялся живущих в пропасти драконов, и, похоже, дорожил этими бесценными камнями куда меньше, чем своими прекрасными королевами. И еще я подумал, что могучий охотник, которому столь многие земли и страны приносили обильные подати из страха перед его ужасным копьем, сам платил дань золотым драконам. Были ли у этих драконов крылья или нет — я не видел; не знал я и того, способны ли эти крылья, если они все-таки есть, поднять из бездны столь большую массу чистого золота, и так же неведомы были мне тайные тропы и пути, коими драконы могли бы выбраться из своей пропасти. Наконец, я совершенно не представлял, зачем драконам могут понадобиться сапфиры — или королевы, и все же мне не верилось, что драгоценные камни бросают в пропасть просто так и что только пустой каприз или причуда человека, которому нечего и некого бояться, послужили причиной того, что каждое утро огромные сапфиры сыплются вниз, сверкая и искрясь в свете первых солнечных лучей.

Я не знаю, как долго мы стояли на краю утеса, любуясь тем, как отражается и горит восход в толще розово-дымчатого аметиста. Но как ни странно, это удивительное и прекрасное зрелище, почти чудо, захватило меня не так сильно, как могло бы, ибо хотя мой разум был потрясен его великолепием, а глаза — ослеплены блеском и игрой света, все же в эти минуты, как это часто бывает, я думал о всяких мелочах — о том, например, как отражается рассвет в единственном крупном сапфире, что был вставлен в кольцо, украшавшее тонкий палец Сарануры.

Прохладный утренний ветер обдувал нас, и принцесса, сказав, что замерзла, пошла обратно во дворец из слоновой кости, а я испугался, что мы можем никогда больше не встретиться, ибо в наших полях и в Стране Грёз время течет совершенно по-разному — совсем как морские течения, которые, расходясь в разные стороны, относят далеко друг от друга дрейфующие в морях корабли. У дверей дворца из слоновой кости я повернулся к Сарануре, чтобы попрощаться с ней, но не сумел найти слов, что годились бы для этой важной минуты. Даже теперь, находясь совсем в других краях, я часто останавливаюсь и думаю о тех вещах, которые мог бы сказать ей, но тогда я промолвил только:

— Быть может, когда-нибудь мы снова свидимся.

А она ответила, что, скорее всего, мы будем видеться часто, ибо против этой малости боги, без сомнения, возражать не станут; но невдомек ей было, что боги Страны Грёз не имеют почти никакой власти в знакомых нам полях.

Затем Саранура вошла во дворец. Я же, сняв предложенные мне гофмейстером одеяния и снова надев свое платье, решил не злоупотреблять дальнейшим гостеприимством могучего Сингани и двинулся в обратный путь — к полям, которые мы знаем. Я перешел через пропасть по огромному бивню, положившему конец истории Педондариса, и видел на нем мастеров, которые точили и резали неподатливую кость; некоторые вместо приветствия славили Сингани, и в ответ я тоже восхвалял его имя. Дневной свет еще не достиг дна аметистового ущелья, но темнота, клубившаяся далеко внизу, уже уступила место красноватому полумраку, в котором я с трудом разглядел одного золотого дракона. Бросил я и взгляд назад, на дворец из слоновой кости, но никто не смотрел мне вслед из его окон, и, с сожалением отвернувшись, я быстро зашагал по известной мне дороге; преодолев перевал, я начал спускаться по склону и снова пришел к домику старой ведьмы.

Когда, войдя внутрь, я поднимался на второй этаж, чтобы взглянуть из верхнего окна на знакомые поля, старая ведьма заговорила со мной, но я был зол, как бывают сердиты только что проснувшиеся люди, и не захотел отвечать. И кот старой ведьмы тоже спросил меня, кого я видел и с кем встречался, но я сказал только, что в полях, которые мы знаем, кошки знают свое место и не осмеливаются разговаривать с человеком. Затем я снова спустился вниз и пошел прямо к дверям, намереваясь как можно скорее попасть на Проходную улицу.

— Ты идешь не в ту сторону! — крикнула мне из окна ведьма, и я действительно предпочел бы вернуться во дворец из слоновой кости, но я не смел злоупотреблять гостеприимством Сингани, к тому же ни один человек не может вечно оставаться в Стране Грёз. Да и что могла знать старая ведьма о притяжении полей, которые мы знаем — о тонких, но многочисленных нитях, которыми привязаны к ним наши сердца? Поэтому я не обратил на ее предупреждение никакого внимания и продолжал идти вперед — и вскоре оказался на углу Проходной улицы.

Лавка с маленькой зеленой дверцей виднелась чуть дальше, но, полагая, что этот конец улицы находится ближе к набережной Виктории, где я оставил лодку, я потянул на себя первую же попавшуюся дверь в стене дома — крытого, как и остальные, соломой, с маленькими золотыми шпилями вдоль конька, на которых сидели незнакомые мне птицы и чистили свои удивительные перья. Дверь отворилась, и, — к моему несказанному удивлению, — я очутился в хижине, больше всего напоминавшей жилище пастуха. В низкой и темной тесной комнате сидел на деревянной колоде какой-то человек, который заговорил со мной на незнакомом языке, и я, пробормотав что-то в ответ, поспешил выбежать из противоположной двери на улицу.