Лорд Дансейни - Рассказы сновидца

Однако для меня это вовсе не было пустым времяпрепровождением, ни в коем случае, я ведь потихонечку приторговывал «Нямнямо». Потихонечку, потому что на «Нямнямо» же свет клином не сошелся, и сотрудники вокзала не позволили бы мне конкурировать с рекламными плакатами, которыми у них все стены облеплены, ну, если бы меня за этим поймали. Я решил, что обязан как-то отблагодарить железнодорожную компанию за тот бизнес, который проворачиваю на их территории, поэтому я и сейчас им понемножку отчисляю, и тогда тоже бросил пару шиллингов в ящик, притороченный к собачьей спине.

— Что это у вас за собака такая? — спросил я однажды у носильщика, державшего ее на поводке, и на довольно-таки коротком поводке, потому что собака не очень-то слушалась.

— Это старая длинношерстная овчарка, — сказал носильщик, если я верно его понял. Но голос у него был глухой, и вокруг шумели поезда, так что больше я ничего и не расслышал, и он быстро отошел. Никогда не видал я такой собаки.

Я знал, что вокзал должны были контролировать один-два наилучших детектива, и сказал мистеру Линли, что иногда мимо меня к платформе проходило по две-три сотни людей, но ни разу среди них я не заметил сыщика. Их же сразу видать, они обычно держат газетку, которую как бы внимательно читают, и еще потешно покашливают, и подносят к лицу белые носовые платки, будто сморкаются, а уж если сморкаются, то с трубным звуком, и одеты все практически одинаково, и еще иногда они носят сапоги на кожаной подошве, но все равно распознать их легко. Ну а тут я ни одного такого не замечаю, ни на одной платформе, и смекаю, что, наверное, они как-то по особому замаскированы, так, что мне и невдомек. Спрашиваю мистера Линли, что он об этом думает, а он отвечает, что, по его мнению, там вообще нет детективов. И как же тогда они собираются поймать Стиджера, спрашиваю. А мистер Линли и говорит, что, скорее всего, нынче он не появится. Всегда меня удивляет, как это люди могут нести всякую чушь, потому что должна же у них на это быть причина, если, конечно, они не несут ее безо всякой на то причины, что, разумеется, не имеет никакого отношения к мистеру Линли, ни в коем случае. Я обычно сначала покупал билет, чтобы пройти к платформам, но потом мистер Линли кому-то там сказал, что я однажды очень ему пригодился, во время расследования того ужасного дела в Андже, и они как-то договорились с железной дорогой, и меня стали пускать просто так. Короче, шли дни, и шли недели, и я продолжал потихонечку продавать «Нямнямо». Раз меня задержал сотрудник вокзала за приставание к пассажиру. Но я наплел, что тот показался мне таким худым, как будто у него было несварение, и я подошел к нему по доброте душевной, потому что от «Нямнямо» он хоть чуть-чуть да поправился бы. Ну, знаете, всякое такое. И сотрудник меня не стал прогонять. А я, мало того, еще и продал ему бутылочку «Нямнямо», объяснив, что у него вид очень усталый, а «Нямнямо» его взбодрит. И то и дело я бросал по шиллингу в ящик к этой чудной серой мохнатой собаке, как бы для успокоения совести, потому что не больно-то много ее у меня осталось после всех этих лет торговли «Нямнямо», хотя уж поболе, чем у Стиджера, в любом случае. И Стиджер однажды-таки появился, как мы и думали, потому что каждый же через этот вокзал в течение года проходит. Мы и двух месяцев не прождали. Он был вообще не похож на Стиджера, ну ни капельки. Линли был прав, он изменил свою внешность. И рост тоже, примерно как Линли и предполагал, — почти на два дюйма. Это был совершенно другой человек. Его бы родная мать не узнала. Но только не собака. Я в этот момент как раз был неподалеку. Сначала пес заскулил, а потом дернул поводок. И потащил носильщика прямо к Стиджеру, а носильщик-то как раз и был переодетый инспектор Алтон. Стиджер узнал бы свою собаку, но он ожидал увидеть восточноевропейскую овчарку. Сам-то он замаскировался, но в игру ведь всегда играют двое, а овчарка была замаскирована еще почище него. Ее побрили наголо и приклеили к ней этот странный серый мех. Само собой, пришлось укоротить бедной твари хвост, но подобная жестокость в Англии дозволена законом. Ну, во всяком случае, это лучше, чем рубить хвост в щенячьем возрасте, поскольку псина успела им попользоваться в свои лучшие годы, а вот спаниелям или фокстерьерам этого вовсе не дано. В общем, как бы это ни было ужасно, Стиджер-то был еще ужаснее. Он был несказанно удивлен, когда два детектива выскользнули из толпы и арестовали его. Должно быть, по знаку инспектора Алтона. Ну, на этот-то раз его повесили. И, как я сказал еще раньше инспектору Алтону, давно пора было. И тут конец Стиджеру, и моим историям.

И как мне теперь быть? Лучше всего, наверное, быстренько все это записать, чтобы все стало на свои места. И затем, если останется время, я, может быть, пойду в полицию. Но они ведь скажут, что я чересчур подозрителен и отправят меня восвояси. Кроме того, времени-то у меня и нет, а у кого оно нынче есть? Целый божий день я тружусь в банке, и когда добираюсь до дома, мне хочется только выпить чаю и отдохнуть. Может, выберусь к ним в воскресенье, если, конечно, Скотланд-Ярд открыт по воскресеньям. Но скорее всего мне скажут, что я слишком подозрителен. Алберт Мерритт такой хитрец. Никому и в голову не придет его подозревать, хотя, конечно, перед этим однажды-то пришло. Но им живо дали от ворот поворот, и вряд ли они возобновят свои попытки. А мне — так ничто не мешает. Так вот, вернемся к моим заметкам: вот как все складывалось. Прежде всего, была Эми Котин. Я много думал про Эми. И, думаю, она обо мне тоже, пока не встретила другого. Она мне сразу про него рассказала. Она сказала, он чудесный человек, сильный мужчина из ее грёз. Я спросил ее, а что же он такого совершил? Но она не знала. Ничего, думала она. Но ее привлекало к нему как раз то, чт о он лишь намеревался совершить. «И что же он намеревается совершить?» — спросил я ее. А она сказала: «Нечто великое». Она не знала, что. Но знала, что это будет нечто великое. Она сказала, женщины сердцем чуют такие вещи, что мужчина совершил, они всегда именно что знают, на что мужчина способен. Не понимаю, как это возможно. И я спросил ее об этом. А она сказала: «Девушка сразу распознает настоящего мужчину. Даже если он еще ничего такого не совершил, уже по нему видать, что он непременно совершит».

По-моему, это чушь. Я сказал: «Так мы больше гулять не будем?» И она сказала: «Теперь нет».

Под «теперь» она имела в виду «никогда». Больше никогда, потому что теперь она встречается с этим Албертом Мерриттом. Вот это кто был. И где, как вы думаете, она его встретила? В поезде. Да еще и не в своем поезде. Два поезда прибыли на вокзал и остановились на соседних путях. Не ахти сколько времени, чтобы завязать роман. Но она умудрилась. Все рассказывала мне про этого чудесного человека. Даже не знала, как его зовут. Мне-то он не показался таким уж чудесным. Но ничего не поделаешь. Никогда не знаешь. Никогда не знаешь, что девушке может показаться чудесным, я имею в виду. Они сидели и глядели друг на друга. А потом поезда тронулись. И она назвала это романом всей своей жизни. Странно. То есть, мне это кажется странным.