Пол Андерсон - Миры Пола Андерсона. Том 22

— А Тауно?

— Откуда мне знать? — грубовато бросила Эйян. — Он бродит по лесам целыми днями, а теперь и ночами, а когда возвращается, то бурчит, что охотился, и вообще ведет себя почти грубо. Мне кажется, он ненавидит веру за то, что она сделала с нашим народом. Но почему он тогда сторонится и меня?..

— Гм-м. — Андрей подпер подбородок ладонью и долго смотрел на дочь. — Может, он нашел себе зазнобу в какой-нибудь хижине на отшибе? Никто из вас, несомненно, не может завести любовника в Скрадине.

— Нет, — отрезала она.

— А время в холодной постели тянется долго. Сам помню... И если он не нашел себе смертную девушку... что ж, в этих краях обитают и волшебные существа... — Потрясенный Андрей понял, куда завели его мысли, и вновь перекрестился. — Господи помилуй!

— А что плохого в том, что он, существо без души, нашел себе такое же? — возразила Эйян.

— Я не допущу, чтобы мой сын потерял надежду на Спасение. Он может умереть, так и не обретя душу. — Андрей пристально посмотрел на дочь. — И ты тоже.

Эйян промолчала.

— Каковы твои планы? — спросил он.

— Пока не знаю, — медленно и печально ответила она. — Тауно сторонится меня. Мы пообещали нашим датским друзьям вернуться, когда сможем. А потом... Гренландия?

— Это неподходящее место для тебя, знавшей гораздо лучшую жизнь. — Помедлив, Андрей добавил: — Лука Субич стал бы тебе достойным мужем.

— Я никогда не примирюсь с оковами, которые налагают на местных женщин! — отрезала Эйян.

— Верно, в Дании ты будешь гораздо свободнее, да и твой рассказ о Нильсе Йонсене мне понравился. Тогда прими крещение, выйди за него замуж и радуйся жизни.

— Крещение? Стать... такой, как вы?

— Да, состариться и умереть после жалкой горстки лет, прожитых в смирении и набожности. Но проживешь ты их, осененная благословением Господним, а после смерти воссоединишься с Ним. И лишь приняв то, что Он предлагает, ты сможешь познать Его безграничную щедрость.

Я понимаю тебя, — продолжил Андрей, глядя дочери в глаза. — Ты боишься утратить свободу, без которой, как тебе кажется, жизнь потеряет смысл. Но клянусь тебе — и не Господом, а любовью к твоей матери, которую я теперь перенес на тебя, Эйян, дочь Агнете, — клянусь, что, став человеком, ты обретешь облегчение. Тебе покажется, будто ты, одиноко бродившая в зимней ночи, вошла в согретую огнем очага комнату, где пируют те, кто дороже тебе всех на свете.

— И где я более не увижу звезд и не почувствую ветра, — возразила она.

— В волшебном мире есть свое величие, — признал он. — Но разве не поступишь ты мудро, отказавшись от него сейчас? Ведь ты видела, каким он становится. О, Эйян, дитя мое, избавь себя от горя, которое настигнет тебя, когда ты увидишь гибель нашего прежнего мира! Он и в самом деле погибнет. То, что случилось с Лири, есть лишь начало того, что постигнет весь волшебный мир. Магия умирает. Это доказал мне один мудрый человек, и я, хотя каждое слово будет причинять мне боль, хочу доказать это и тебе, если ты задержишься в городе до моего отъезда.

Сжалься над теми, кто любит тебя, как самих себя. Покинь волшебный мир, где ты не найдешь счастья, что бы ты ни делала и где бы ни скиталась. Прими божественную любовь Христа, честную любовь Нильса и детей, которых принесешь ему, и когда-нибудь мы встретимся с тобой вновь на Небесах.

Его голос упал. Андрей уставился куда-то мимо Эйян.

— И с Агнете, — закончил он.

«Как он напоминает мне Тауно», — подумала она.

Летом, когда деревья заслоняют солнце, вилия могла выходить в лес и днем. Нада легко бежала, окутанная облачком развевающихся волос, огибая кусты и перескакивая через стволы упавших деревьев, а иногда высоко подпрыгивала, хваталась за ветку и раскачивалась на ней, чтобы потом вновь убегать, дразня Тауно.

— Эй, не отставай, улитка несчастная! — звонко рассмеялась Нада, и ее стройная фигурка растворилась в зелени. Тауно остановился, задыхаясь от бега, и прищурился, высматривая девушку. Неожиданно подкравшись сзади, она прикрыла ему глаза ладошками, быстро поцеловала между лопаток и туг же скрылась. Хотя ее прикосновение было прохладным, Тауно долго чувствовал жар ее поцелуя. Он побрел наугад дальше, а невидимая Нада насылала легкий ветерок, охлаждавший его разгоряченное тело.

Наконец Тауно окончательно выбился из сил и остановился на берегу темного пруда, окаймленного полоской мха. Вокруг воды теснились деревья — огромный дуб, стройные березы и мрачноватый можжевельник. Заслоняя небо, они создавали легкий полумрак, усеянный солнечными веснушками. Между ними порхали бабочки. Здесь было тепло, воздух густо настоян запахом спелости. Что-то протрещала белка, ускакала прочь, и вновь восстановилась звенящая тишина летнего дня.

— Эгей! — крикнул Тауно. — Ты меня совсем загоняла.

Арки древесных листьев поглотили его крик. Он вытер пот, кусавший глаза и солонивший губы, лег у кромки воды и прильнул к ней губами. Вода оказалась прохладной и с легким привкусом железа.

Тауно услышал смешок.

— А задница у тебя фигуристая, — сообщила Нада. Тауно перевернулся на спину и увидел, что она сидит над ним на суку, болтая ногами. Попадая в луч солнечного света, ее ноги вспыхивали золотом, а возвращаясь в тень, снова становились белыми.

— Спускайся, если осмелишься, и я тебя отшлепаю за такие слова, — предложил Тауно.

— Не-ет, — протянула она и скорчила гримаску. — Не отшлепаешь. Уж я-то тебя знаю, большого уродца. И знаю, что ты задумал.

— Что же?

—- Ты станешь меня обнимать, ласкать и целовать — а это гораздо приятнее.

Нада спрыгнула — вернее, пушинкой слетела вниз. Под деревом росли кустики черники. Она набрала полную ладошку ягод, подошла к сидящему Тауно и опустилась возле него на колени.

— Бедняжка, ты так устал, — проворковала она. — Весь мокрый, да и коленки, наверное, дрожат. Дай-ка я тебя покормлю, а то совсем сил лишишься.

Ее кожа была сухой, а дыхание ровным, и в любой момент она могла вновь умчаться прочь. Она не спала, когда засыпал Тауно, а угощая его фруктами, не ела сама. Мертвые в этом не нуждаются.

— Очень вкусно, спасибо, — поблагодарил он, доев ягоды. — Но если хочешь, чтобы я остался подольше, то мне надо как следует подкрепиться. Или рыбой из озера, или косулей, если ты поможешь ее выследить.

— Терпеть не могу, когда ты убиваешь, — поморщилась она.

— Приходится.

— Да. — Она просияла. — Ты похож на большую великолепную рысь.

Она погладила его кончиками пальцев, и Тауно ответил ей тем же, лаская все ее тело. Он старался касаться ее как можно нежнее, потому что она была почти нематериальной, и все же ощущал ее округлую мягкость. Но тело ее не излучало тепла, а кожа под пальцами казалась еле осязаемой, словно пушок на цветке чертополоха.