Пол Андерсон - Миры Пола Андерсона. Том 22

— Нет! — взревел он, вырвал руку из пальцев Эйян и погрозил кулаком небесам. — Эйян, неужели и ты?..

— Я еще не совсем уверена, но...

— Ползать на брюхе перед богом, который гнет и ломает сотворенное им же... Один, по крайней мере, не прикидывается справедливым.

Эйян собралась с силами, выпрямилась и подняла взгляд на Тауно:

— Радуйся тому, что Господь не справедлив. Он милосерден.

— А разве милосердно он поступил с Надой?

Тауно резко повернулся и убежал. Эйян пустилась было следом за ним, но вскоре остановилась.

Свет висящей на западе луны еще заливал воды озера трепетным сиянием, но восток уже посветлел, звезды над верхушками деревьев погасли, а чуть выше их, похожий на бронзовую фигурку, уже парил ранний ястреб. Над землей распростерлась морозная тишина.

Тауно и Нада стояли на берегу. Вилия была печальнее, чем накануне.

— Ты всегда добр ко мне, — прошептала она, — но сегодня... сегодня от тебя почему-то не исходит сияние доброты. Я чувствовала это прежде, чувствую и сейчас, как когда-то ощущала на коже солнечный свет.

— Разве могу я быть с тобой груб? — резко спросил Тауно.

Взволнованная, она не заметила его резкости, лишь крепче сжала его пальцы.

— Ты помог мне вспомнить, что такое солнечный свет, — сказала она. — Когда ты рядом, я больше не боюсь вспоминать, потому что знаю — ты отвлечешь боль воспоминаний на себя.

— Это ты помогаешь мне забыть.

— Что? Ты ведь не хочешь ничего забывать, правда? Например, твое чудесное море, про которое я никогда не устаю слушать. А я... я была лишь глупой девчонкой, которая сдуру утопилась. Да, утопилась; сейчас я это помню, но до сих пор не могу понять, как на меня такое нашло? —- Она улыбнулась. — Из-за мальчишки, обычного мальчишки. А ты мужчина.

— Я водяной.

— Да какая разница, милый Тауно? А ты не знаешь, что стало с Михайло? Надеюсь, он не грустит?

— Нет. Как я слышал, он живет неплохо.

Взглянув на Тауно, вилия встревожилась, потому что он хмуро смотрел куда-то вдаль над водой.

— Тебя терзает нечто новое, — догадалась она. — Я могу тебе помочь? Как мне хочется тебе помочь!

Удивившись, потому что прежде ей не удавалось столь тонко различать его чувства, Тауно выдавил:

— Возможно, мне скоро придется уехать. Так считает моя сестра — помнишь, я тебе о ней говорил? — и, боюсь, она права. В том, что касается ее доводов, но не более, — негромко добавил он.

Нада отпрянула от него, зажимая ладонью рвущийся изо рта крик, а другую выставив перед собой, словно отрицая его слова:

— Нет, нет, нет! Почему, Тауно? Прошу тебя, не надо!

Сжавшись в комочек, она зарыдала. Тауно впервые увидел, как она плачет.

Он опустился на колени и обнял ее. Хрупкая фигурка прижалась к нему, и Тауно, поглаживая пышные волосы девушки, поклялся, что он оговорился, что он никогда и ни за что не покинет ее. И, произнося это, он отчетливо понимал, что ведет себя столь же безумно, как повела себя Нада, решив покончить со своей земной жизнью.

В день праздника святого апостола Матфея отец Томислав крестил в своей церкви дочь Андрея и Агнете. Она выбрала себе имя Драгомира. В Дании оно превратится в Дагмар, что означает «дева дня».

Она стояла перед алтарем — высокая, в белом одеянии, словно невеста, упрямые локоны заплетены в косы и прикрыты, как подобает женщине в храме. Рядом стоял отец, вновь вернувшийся с войны ради такого события, его жена Елена и Иван Субич с супругой. Маленькое здание церкви было до отказа забито селянами и соплеменниками Эйян. В переднем ряду зрителей стоял Лука с безнадежной тоской в глазах, а в заднем — Тауно. Кое-кто говорил, что он не имеет права здесь находиться, но священник возразил, что он ее брат, что в ритуал и так пришлось внести немало импровизаций, а к тому же — как знать? — вдруг это торжественное зрелище милостью Небес обратит и его сердце к Господу? Тауно стоял, скрестив на груди руки и с непроницаемым лицом.

Воздух наполнял аромат дорогих благовоний, подаренных жупаном. Томислав с чувством произнес специальную молитву, с сияющим лицом попросил паству преклонить колени, взял чашу со святой водой и окропил ею лоб Эйян.

— Окрещаю тебя во имя Отца, Сына и Святого Духа. Аминь.

Дагмар ахнула и едва не упала. Андрей поддержал ее, опустив руки на плечи, и, обратив глаза к небесам, прошептал:

— Возрадуйся, Агнете.

Вскоре обряд завершился. Все это время Дагмар проплакала, но лишь потому, что не знала другого способа выразить свою радость. Поднявшись, она перестала всхлипывать, обнялась по очереди с близкими и сразу вышла.

Погода стояла не по сезону холодная. Ветер гнал облака по выцветшему небу и посвистывал среди быстро меняющих цвет листьев. Люди, ожидавшие возле входа в церковь, окружили Дагмар — благословить ее и приветствовать как равную себе, как христианку. В честь ее крещения приготовили скромную трапезу. Наутро гостям из Дании предстояло покинуть деревню, и Дагмар намеревалась отправиться в порт, где ее ждала готовая поднять паруса «Брунгильда».

Тауно, сухо поздоровавшийся с отцом и не преклонивший колени в церкви, стоял в отдалении под сосной, словно отказывался вместе с деревом признавать власть зимы. Прошло некоторое время, пока Дагмар смогла выйти из круга доброжелательных селян и подойти к брату. Никто не пошел следом за ней, потому что Тауно, почти без одежды и с копьем в руке, выглядел телесным воплощением дурного знамения.

Она остановилась перед ним, приветственно протянула руки. Брат не ответил тем же. Надетые на Дагмар платье и шаль развевал ветер, прижимая ткань к бедрам и груди.

Брат молчал, и тогда она глубоко вздохнула и заговорила первой:

— Спасибо, что пришел. Жаль, не знаю, что еще тебе сказать.

— Я пришел попрощаться со своей сестрой. Она была мне дорога.

— Но ведь я и сейчас твоя сестра, — пробормотала она задрожавшими губами.

— Ты незнакомая женщина, — покачал головой Тауно. — Да, мы вышли из одного лона, и у нас общие воспоминания. Но Дагмар — не морская дева, а святоша.

— Нет, ты не должен этому верить! Сегодня я прикоснулась к святости, подобно любому младенцу, только что принятому в стадо Христово, но я еще много раз буду оступаться и грешить, и смею лишь надеяться, что покаюсь и буду прощена.

— Это речь не Эйян, — холодно бросил Тауно.

Ее голова поникла.

— Значит, ты отказываешься от Спасения? — Брат стоял, опираясь на копье. — Но ты не можешь мне запретить молиться за тебя, Тауно.

Брат поморщился:

— Я не хотел причинить тебе боль.

— Ты осчастливил бы меня, если бы поплыл со мной домой.

— Нет. Я связан обещанием, которое дал здесь. Но почему бы тебе не подождать до весны? Сейчас тебе предстоит плыть по штормовому морю.