Пол Андерсон - Миры Пола Андерсона. Том 22

Капитану Асберну не хотелось столь поздно осенью выходить в море, и он вел корабль весьма осторожно, держась поближе к берегу и заходя в ближайший порт при первых же признаках непогоды. Из-за этого они приплыли в Данию лишь незадолго до Рождества, зато плавание оказалось безопасным и не особо утомительным для экипажа. Около полудня в день праздника Адама «Брунгильда» пришвартовалась в Копенгагене. Узнав, кому принадлежит корабль, начальник порта послал мальчишку сообщить владельцу о его прибытии.

День начал переходить в сумерки. С неба опускались редкие снежинки. Воздух был мягок и влажен. На улицах, в переулках и под крытыми галереями почти не осталось пешеходов, но свет из окон, дымок из печных труб, аромат домашней стряпни, смех и песни говорили о том, как люди собираются отметить рождение Спасителя. Потом эти двенадцать дней будут вспоминать как огромную свечу, горящую в пещере зимы.

Копыта мулов, на которых ехали мужчина и женщина, шлепали по раскисшему снегу. Перед ними, обутые в высокие сапоги, шагали два вооруженных факельщика. Пламя факелов плясало, выбрасывая искры, которые на несколько секунд становились звездочками среди падающих снежинок.

— Я смогла рассказать тебе только самую суть, — напомнила женщина. — Мне потребуется несколько дней, чтобы поведать тебе все. — Она ненадолго задумалась. — Нет, годы... или всю жизнь... чтобы до конца разобраться.

— Но мы и проживем вместе всю жизнь, — счастливо произнес Нильс.

Рука женщины сжала поводья крепче, чем в том была нужда.

— Мне будет трудно рассказывать, — призналась она. — Как... и что... скажу я Ингеборг? Помоги мне придумать слова, которые причинят ей меньшую боль.

— Я и забыл про это, — нахмурился Нильс.

— Не вини себя. Радость так легко становится эгоистичной. Прежде и я могла об этом забыть.

— Эйян...

— Я Дагмар.

Нильс перекрестился:

— Как мог я забыть про случившееся с тобой чудо? Прости меня, Господи!

— Наша жизнь тоже не окажется легкой, — повторила она. — Тебе придется проводить со мной больше времени, чем другим мужьям со своими женами: ведь я по уму и телу наполовину морская дева.

— А вторая твоя половина — святая, — ответил Нильс и слегка улыбнулся. — Она-то и окажется для меня крепким орешком.

— Никогда не произноси подобные слова, — вспыхнула Дагмар. — Ты скорее всего сочтешь меня упрямой и вспыльчивой. Во мне не будет истинной женской уступчивости и мягкости, как бы я к ним ни стремилась. — Она протянула к нему руки: — Но моя любовь к тебе, Нильс, никогда не угаснет.

Сразу став серьезным, Нильс взял ее за руки и посмотрел в глаза сквозь снежинки, потом тихо спросил:

— Ты и в самом деле любишь меня, Дагмар? Я знаю, что не безразличен тебе, и у меня нет права просить о большем. И все же...

— Я отдаю себя тебе, потому что ты станешь моим мужем, — честно ответила она. — Мое сердце тебе еще предстоит завоевать, но я стану молиться о том, чтобы тебе это удалось, и на этом пути я буду рядом с тобой.

Ингеборг Хьялмарсдаттер, женщина из Ютландии лет тридцати, приехала ранней весной в Хорнбек, рыбацкую деревушку на северном побережье Зеландии, откуда можно было за день добраться верхом по прибрежной дороге до Копенгагена. Человек, которого она отправила в путь впереди себя, отыскал здесь домик, обставил его удобной мебелью и пояснил местным жителям, что она богатая вдова и ищет местечко, где может при желании отдохнуть от городской жизни среди простых людей — таких, какой она сама была, прежде чем удачно вышла замуж.

Деревенские встретили ее настороженно, но вскоре смягчились. Она не изображала из себя важную даму — скорее наоборот. Разговаривала она негромко, и, хотя местных забавлял ее непривычный выговор, им пришлась по душе ее готовность помочь в реальной нужде — толикой денег или несколькими часами труда. Никто, однако, не сумел разузнать о ее прежней жизни, а холостые мужчины через некоторое время поняли, что ухаживать за ней бессмысленно. Вдова не искала знакомств среди соседей и не приглашала их в гости чаще, чем приглашали ее, не сплетничала и почти ничего не рассказывала о себе. Живя одиноко в своем домике, она занималась домашними делами, возилась в огородике и совершала на местном рынке скромные покупки — много ли нужно незамужней женщине? Каждый день, когда позволяла погода, она подолгу гуляла или на берегу моря, или в лесу. Эти прогулки уже не были таким безрассудством, как в еще не столь давние времена; твердая длань короля навела порядок в этих краях. Тем не менее никакая другая женщина на такие прогулки не осмелилась бы. Когда местный священник указал ей на это, вдова ответила ему с грустной улыбкой, что ей уже нечего бояться.

Шло время. Резкие ветры и проливные дожди сменились цветением, пахотой и севом на окрестных полях; лодки рыбаков вспахали море. Затем опали лепестки цветков, набухли почки на яблонях, борозды на полях окрасились нежной зеленью, а леса наполнились птичьим пением. На крыше дома Эйнара Брандсена было прибито старое тележное колесо, на котором семейство аистов уже много лет подряд устраивало гнездо. Все считали, что птицы приносят удачу и счастье, и в самом деле — за несколько летних месяцев деревня увидела рождения, конфирмации, свадьбы, богатые уловы и веселые праздники. Но, разумеется, видела она и болезни, смерти, похороны и утонувших рыбаков, которых волны выносили на берег возле родного дома.

Так что все шло своим чередом, пока не появился новый незнакомец.

Он приехал с запада, со стороны Зунда — наверное, из Копенгагена, потому что лошадь у него была из лучших, да и одежда, хотя дорожная, тоже. Путник был очень высок ростом и выглядел молодым — бороды у него не было. Его желтые волосы имели какой-то странный зеленоватый оттенок, а лицо с непривычными чертами казалось суровым. Величественность его внешности плохо увязывалась с отсутствием слуги или телохранителя.

Близилась середина лета, и солнце еще висело над Каттегатом, отбрасывая на него полоску расплавленного золота. На востоке, по ту сторону пролива, его низкие лучи окрашивали облачные горы над Сканией, которая казалась далекой голубой полоской; здесь же небеса были чистыми, и в них привольно гулял ветер. Далеко в море дрейфовало несколько кораблей, казавшихся с берега игрушечными, и их паруса тоже ловили лучи заката. Прохладную тишину нарушали лишь негромкий шорох волн и крики чаек. Запахи моря и водорослей смешивались с ароматами вспаханной земли и леса.

Парнишки, пасшие гусей, первыми заметили путника, заверещали от восторга и во весь дух помчались к дороге. Незнакомец спросил, как отыскать дом фру Ингеборг. Его датский напоминал ее выговор, но все же чем-то отличался. Кто он такой — выходец из другой части Ютландии или же на самом деле иноземец? Мальчики заспорили об этом, когда он поехал к деревне.