Пол Андерсон - Миры Пола Андерсона. Том 22

Ингеборг закричала громче прежнего и отпрянула.

Тауно встал, возвышаясь над ней, накрыл ее виски ладонями и г тревогой произнес:

— Успокойся. Ведь Нада спокойна, потому что готова разделить мою судьбу.

Ингеборг еще дрожала, но все же отчасти овладела собой, хотя не осмелилась встретиться с ним взглядом.

— Найди кого-нибудь вместо себя, — простонала она. — Ты сможешь, если захочешь.

Нахмурившись, он выпустил ее.

— Я думал об этом, но Нада отказалась, и она права. Такая подмена будет нечестной, потому что на ней лежит проклятие.

— Но какая-нибудь отчаявшаяся девушка... или язычница, или. Ведь она многое получит от этого, разве не так? Тебя... в мужья... и что еще?

— Вечную молодость вилии, ее власть над воздухом и водой. И еще она сохранит свое любящее солнце тело. Да, кстати, Нада — очень ветреный и капризный дух.

— И все равно ты отыщешь многих, кто с радостью согласится на такую сделку.

— И откажется от Бога, не зная, какая судьба ее ждет, когда погибнет тело? Этого ни один волшебник не сумел мне сказать или узнать. — Тауно покачал головой. — Нада не согласится. И я, если хочу остаться честным после того, как она мне все объяснила, не имею права допустить такое.

Ингеборг подняла голову, умоляюще всплеснула руками:

— Но кем ты станешь?

— Этого я тоже не знаю, поскольку я существо волшебного мира, — ответил он. — Поэтому я и решил отложить все на несколько дней и ночей и провести их с тобой, моя верная подруга.

— Но разве ты... не боишься? Ведь ты никогда больше не будешь Тауно.

Он выпрямился во весь рост, отбросил на стену огромную тень.

— Я Тауно, которого зовут Смерть Спрутов! — загремел он. — Мне ли бояться принять в себя мою невесту?

Она долго сидела молча, пока он не коснулся ее, прошептав:

— Час уже поздний. Не пойти ли нам спать? Правда, сегодня после всех наших разговоров я смертельно устал. Давай просто выспимся. Ты ведь поймешь меня, Ингеборг? Ты всегда меня понимала.

Во второй комнате Ингеборг спала.

Когда дыхание Тауно стало ровным, она тихо встала, разожгла лучину от тлеющих в очаге угольков и от огонька лучины затеплила тонкую свечку. Потом вернулась в спальню. Свечка залила комнатку охряным полумраком, но его хватало, чтобы разглядеть Тауно.

Он не захотел укрываться одеялом и теперь, обнаженный, лежал на тюфяке на правом боку. Его грудь поднималась и опускалась, заставляя шевелиться островки теней возле выпуклых мышц. Прядь волос упала на бровь, другая легла на щеку. Лицо Тауно было невозмутимо-спокойным. На согнутой руке примостился урчащий кот.

Тоже обнаженная — она ощущала пятками соломинки, слышала шорох и улавливала ноздрями их еле ощутимый аромат, — Ингеборг осторожно подошла к постели, затем сняла со стены распятие. На том же колышке висел и талисман Тауно.

(— Выброси его, — молила она. — Тогда ты обретешь спокойствие и будешь видеть свои, настоящие сны.

— Но ей будет так одиноко...

— Я вижу на тебе следы, оставленные мстительной природой. Разве Нада не захотела бы избавить тебя от них?)

Опасаясь смотреть на Тауно дольше нескольких ударов сердца — а вдруг он проснется? — Ингеборг взяла талисман за шнурок и снова выскользнула в соседнюю комнату, закрыв за собой дверь. Там она облегченно вздохнула и подняла талисман, осветив его огоньком свечи.

Он был легок и в то же время тяжел, как весь мир. Тускло поблескивающая кость превратилась в небосклон, накрывший ее бездонным куполом, под которым летела темнокрылая птица, заслоняя собой полную луну; она была землей внизу, она была морем. Купол отгородил ее от всех звуков, и тишина опустилась на нее безмолвным снегопадом, окутывая прохладой, пока во всей этой безбрежности не осталось никого, кроме нее.

И когда наступила полная тишина, Ингеборг услышала в глубине своей души еле слышный голос, похожий на умирающее эхо:

— Кто ты? Чего ты хочешь?

— Я Ингеборг, сестра твоя, которая тоже любит его.

Поставив свечку в подсвечник, Ингеборг надела через голову шнурок, откинула волосы, пропуская его на шею, и кусочек кости улегся у нее на груди. Она развела груди, опуская его к сердцу, и стиснула пальцами.

И тогда где-то внутри она ясно услышала полные тоски слова:

— Ингеборг. Да. Ты обладала тем, что мне не дано. Я рада узнать тебя. Он все время вспоминал тебя. (Удивление.) Что, ты об этом не знала? Но это так.

— Но ведь он твой, Нада.

— Он совершил ошибку. Если бы я могла предвидеть такое, то убежала бы от него... наверное... Но теперь я не могу убежать.

— Конечно, не можешь.

— Ингеборг?

— Да.

— Я боюсь, Ингеборг. Нет, не за себя. За него. Ты ведь знаешь, что он хочет сделать.

— Знаю. И подумай, почему я с тобой заговорила.

— Но... Ты? Нет! Мне нельзя!

— Почему нет?

— На мне лежит проклятие.

— Ну и что?

— Тогда оно перейдет и на тебя. Нет, не могу.

— Даже если я страстно хочу этого?

— Быть такого не может. Ведь тебя ждут Небеса.

— Зачем они мне без него?

— Но он не знает, что станет с нами... мной-тобой... в Судный день. Ингеборг подняла голову. По ее лицу заплясали отблески свечи.

— А ты этого страшишься?

— Должна страшиться. Из-за тебя.

— Нада, иди ко мне. И мы станем невестой Тауно по прозвищу Смерть Спрутов! — страстно произнесла Ингеборг.

Она прошла через спящую деревушку и вышла на берег. Ночи в Дании стали короткими, но еще оставались темными. На востоке куда-то плыли грозовые тучи, собираясь излить свою ярость, а призрак рассвета уже заставил побледнеть звезды, несчетными тысячами сверкающие вокруг Млечного Пути. Под чернотой небес ртутно поблескивали воды Каттегата.

Ингеборг вошла в море. Прибой, не подгоняемый ветром, стал совсем слабым, и вскоре она оказалась на такой глубине, где волны лишь плескались вокруг нее. Ни холод воды, ни бесчисленные камешки, покалывающие пятки, не раздражали ее — наоборот, они обещали ей радости, таящиеся в соленых глубинах. Когда море поцеловало соски ее грудей, она ушла под воду.

Она не могла дышать морской водой, подобно русалкам, но в этом не было нужды. Она плавала, она ныряла, она возвращала морю бесчисленные ласки, которые оно расточало ей. Теперь ее глазам хватало света, чтобы даже ночью видеть под водой, как покачиваются длинные коричневые стебли водорослей, а их колышущиеся листья стремятся вверх, прочь от удерживающих их на дне камней, как серебряными метеорами проносятся рыбки, как отмели сменяются глубинами. Она слышала приливы, волной катящиеся вокруг мира вслед за луной, слышала дельфинов, пересказывающих новости от далекого кораллового побережья, слышала доносящуюся из глубин музыку огромных китов. А совсем далеко она улавливала проблески, мелодии и магию из владений, все еще принадлежащих волшебному миру.