Ли Брэкетт - Венерианская колдунья. Вуаль Астеллара (рассказы)

Рэнд Конвей стоял поодаль от остальных. На лице его застыло какое-то странное выражение. Он откинул теплый капюшон, подставив голову ледяному ветру.

Над головой плыли огромные золотистые звезды, а в воздухе плясали иголочки изморози. Ветер то вздымал пушистый снег сверкающей белой пеленой, то снова укладывал его на землю причудливыми волнами.

Эта равнина, это небо, эти обледенелые шпили — все было окрашено в удивительно прекрасные тона, бесконечно мягкие и нежные. Здесь не было яркого света, который так резал Конвею глаза. Мерцающее сияние Искара было похоже на какие-то туманные сумерки, напоминающие сновидение.

Искар — наконец-то, через столько лет, он ступил на землю этой планеты! Конвей весь дрожал, ему было трудно дышать. Его черные глаза с огромными кошачьими зрачками ярко блестели. Искар!

И вдруг ему стало страшно.

Страх обрушился на него из узких ущелий, с ледяных горных пиков. Страхом дышал ветер, страх источал снег под ногами. Леденящий саван страха окутал Конвея, на мгновение он утратил ощущение реальности и перестал понимать, где находится.

Под обледенелыми скалами лежали глубокие тени, устья ущелий были погружены во тьму, и оттуда доносился какой-то зловещий шепот. Конвею показалось, что ужас, пронизывавший его сон, — где-то здесь, совсем рядом, и ждет.

Наверное, он издал какой-то звук или сделал какой-то жест, потому что Марша подошла к нему и взяла его под руку.

— Рэнд, — сказала она. — Рэнд, что с тобой?

Он вцепился в ее руку. Через минуту все снова стало как ЬбыЧНо, и он через силу улыбнулся.

— Не знаю, — ответил он. — Что-то на меня нашло.

Он не мог рассказать ей про свой сон. Вместо этого он рассказал про то, что, как он знал, было его причиной.

— Должно быть, отец что-нибудь говорил мне об этом месте, когда я был маленький. Что-то такое, чего я не могу припомнить. Что-то ужасное. Я... — Он немного помолчал, а потом, собравшись с духом, продолжал: — Мне на секунду показалось, что я уже бывал здесь, что я знаю...

Он умолк. Тень уже рассеялась. К дьяволу все эти сны и подсознательные воспоминания! Есть только реальность — реальность, которая сделает его богаче Роганов.

Он смотрел вдаль, на равнину. На мгновение его мысли отразились у него на лице, и Маршу поразило промелькнувшее на нем выражение жестокого торжества.

Подошли остальные — Роган, молодой Эсмонд и толстяк капитан Фрэзер, опытный командир «Рогана». Все они поеживались, несмотря на теплые комбинезоны. Эсмонд взглянул на Конвея, все еще стоявшего с непокрытой головой.

— Уши отморозишь, — сказал он.

Конвей засмеялся с легким оттенком превосходства:

— Если бы ты столько лет болтался по дальнему космосу, как я, ты бы не стал обращать внимания на такую легкую прохладу. — Он указал рукой вдаль, туда, где на краю равнины возвышались горные хребты. — Если верить картам моего отца, то деревня, или что там есть, — Между этими горами.

— Мне кажется, — сказала Марша, — нам лучше всего достать снегоходы и отправиться, пока Питер не лопнул от нетерпения.

Эсмонд рассмеялся. Его всего трясло от возбуждения.

— Надеюсь, что с ними ничего не случилось, — сказал он. — С тех пор, как твой отец здесь побывал. Ну, знаешь — голод там, или эпидемия, или еще что-нибудь.

— Надо думать, они ребята крепкие, — сказал Роган. — Иначе бы им не выжить в этой богом забытой дыре. — Он со смехом повернулся к Фрэзеру: — Ради всего святого, давайте сюда снегоходы.

Фрэзер кивнул. Команда уже высыпала наружу, и все, словно мальчишки, резвились на снегу, радуясь, что после долгого пути можно наконец выйти на воздух. Подошли второй помощник с механиком, Фрэзер переговорил с ними, й помощник направился к кораблю, чтобы собрать людей.

Вскоре из грузового люка показались снегоходы. Их было три —два предназначались для разведочной партии, один должен был на всякий случай оставаться около корабля. Корпуса их были сделаны из легкого пластика. Они были снабжены всем необходимым, включая рации и надежные полицейские ружья, заряженные патронами с наркотизирующим газом.

Роган посмотрел на дочь:

— Марша, я хочу, чтобы ты осталась здесь.

Девушка, наверное, ожидала этого, подумал Конвей, потому что она только стиснула зубы, сделавшись до смешного похожей на отца — меньше ростом и красивее, но еще упрямее.

— Нет, — ответила она.

— Ну пожалуйста, дорогая, — сказал Эсмонд. — Не исключено, что эти люди поначалу будут вести себя не слишком дружелюбно. А ты сможешь поехать в следующий раз.

— Нет, — повторила Марша.

— Не дури, Марша, — мягко сказал Роган. — Иди с Фрэзером назад, на корабль.

Марша пристально посмотрела на него. Потом повернулась, наскоро поцеловала Эсмонда в щеку и сказала:

— Удачи тебе, дорогой.

И ушла вместе с Фрэзером. Конвей видел, что в глазах у нее стояли слезы. Ему стало жаль ее. Это было не показное геройство, просто ей хотелось быть вместе с Эсмондом — мало ли что может случиться.

— Пожалуй, нам пора отправляться, — сказал Роган.

Они погрузились в снегоходы — по шесть человек в каждый, все рослые, крепкие рядовые космолетчики, кроме Рогана, этнографа и Конвея, который потом и кровью заработал себе звание пилота.

Включились небольшие ракетные двигатели — их свист перешел в рев, а потом в ровное гудение. Снегоходы, поднимая снежные буруны, понеслись по бездорожью, словно две крохотные шлюпки в белоснежном море.

Конвей сидел в переднем снегоходе. Он подался вперед, словно гончая, которой не терпится, чтобы ее спустили с привязи. Он был в крайнем возбуждении, но какая-то часть его сохраняла полное спокойствие и хладнокровно строила планы.

Космический корабль позади становился все меньше, а сверкающие шпили впереди почти незаметно для глаза все выше поднимались на фоне неба.

Через некоторое время скорость снегоходов стала падать. Из снега поднимались нагромождения камней, состоявшие наполовину из льда, а временами попадались скалы, одетые и увенчанные ослепительной ледяной броней и отполированные ветром. Водитель, вытянув шею, всматривался вперед.

— В чем дело? — спросил Конвей. — Почему замедлили ход?

— Боюсь во что-нибудь врезаться, сэр, — с раздражением ответил водитель. — Чертовски темно, да еще эти тени, я ничего не вижу.

— Только-то? — рассмеялся Конвей и отодвинул его. — Пусти-ка, уступи место сове.

Он взялся за руль, и снегоход понесся дальше. Каждая скала и камень, каждая неровность на поверхности снега были так же хорошо ему видны, как большинству людей при ярком дневном свете. Он снова рассмеялся.

— Искар начинает мне нравиться, — сказал он Рогану. — Пожалуй, устрою здесь колонию для тех, кто лучше всего видит ночью. В этой темноте мы будем чувствовать себя отлично, словно летучие мыши. Должно быть, мой отец был здесь просто счастлив.