Ли Брэкетт - Венерианская колдунья. Вуаль Астеллара (рассказы)

Роган покосился на него. Конвей так и не надел капюшона. Ледяной ветер трепал его волосы, ресницы заиндевели. Казалось, это доставляет ему удовольствие. Роган поежился.

— Ну, у меня куриная слепота, — сказал он. — Мне подавай побольше солнечного света — и тепла тоже!

Эсмонд их не слушал. Он мечтал об этой планете так же страстно, как Конвей, и теперь не мог думать ни о чем другом.

Снегоходы мчались по равнине — огоньки выхлопов одного служили ориентиром для другого. Корабль затерялся в оставшемся позади белом просторе. Впереди, на фоне звезд, все выше вздымались два горных хребта-близнеца. Все вокруг застыло в неподвижности, только в ушах свистел ветер. «Как красиво, как спокойно», — подумал Конвей. Эта планета была похожа на прекрасный ледяной бриллиант.

В ушах у него звучали слова — те слова, которые сопровождали смерть отца и прошли через всю его жизнь, как завет и вызов. «Озеро Ушедших Навсегда... Ушедших Навсегда...»

Он давно уже перестал задумываться о том, что означает это название. Только в ночных кошмарах в нем слышалось что-то пугающее. Он хотел одного — того, что спрятано в этом озере, а все остальное не имело никакого значения.

Озеро Ушедших Навсегда. Уже скоро... скоро... скоро!

Но ему показалось, что прошло очень много времени, прежде чем они достигли широкой долины, лежавшей между двумя цепями гор.

Здесь земля была неровной и ненадежной, и мчаться с прежней головокружительной скоростью было невозможно. В конце концов он совсем остановил снегоход.

— Дальше придется идти пешком, — сказал он.

В лихорадочном нетерпении он ждал, пока все с ружьями за спиной выберутся из снегоходов. Двоих оставили стеречь их, а остальные двинулись вперед, карабкаясь цепочкой по вздыбленным скалам. Ветер выл между крутыми обрывами, летящий снег слепил глаза. Города видно не было.

Конвей шел первым. Он был словно одержим демонами. Все скользили и спотыкались, а он шагал по неровной земле, сквозь снежные заносы, быстро и уверенно, словно кошка. Несколько раз ему пришлось останавливаться, чтобы не оказаться далеко впереди всех.

Внезапно какой-то новый звук заглушил вой ветра.

Конвей поднял голову и прислушался. Откуда-то со склонов гор доносились голоса труб, звучные, чистые и сильные. Они эхом разносились по долине, и их звонкая перекличка заставила сердце Конвея забиться в неистовом возбуждении. Он мотнул головой, чтобы вытрясти снег из волос, и зашагал вперед, предоставив остальным пробираться за ним как хотят.

Перед ним смутно вырисовывался крутой горный отрог. По-прежнему дул ветер, и низкие голоса труб снова и снова перекликались через всю долину. Наметенные ветром сугробы поднимались ему навстречу, обледеневшие осыпи заставляли его напрягать все силы, но он не замедлял шага. Со смехом он обогнул отрог и увидел белый город, сверкавший при свете звезд.

Город раскинулся на всю ширину долины, поднимаясь на склоны гор, словно вырос из мерзлой земли, словно был частью ее, такой же вечной, как и эти горы. На первый взгляд Конвею показалось, что весь он построен из льда, — в густых сумерках фантастические силуэты его башен и зубчатых стен, местами припорошенных снегом, слабо светились изнутри. Из окон лились жемчужные потоки света.

Дальше, там, где город кончался, обе горные цепи сходились все ближе, пока между их склонами не оставалась лишь тонкая темная полоска — вход в узкое ущелье с ледяными стенами до самого неба.

Сердце Конвея до боли сжалось.

Узкое ущелье... То самое ущелье!

На мгновение все вокруг погрузилось в ревущую тьму. Сон и реальность слились воедино — записки отца, его предсмертный вопль, сонные видения Конвея и его пронизанные страхом блуждания за гранью кошмара.

«Оно там, где кончается город, в узком месте между горами — озеро Ушедших Навсегда. И мне туда уже не вернуться!»

— Но я-то вернулся, — произнес Конвей вслух, обращаясь к ветру, и к снегу, и к поющим трубам. — Я пришел!

Весь охваченный чувством ликования и торжества, он снова взглянул на город, на его белоснежную красоту, на отполированные ветром башни, сверкающие под золотистыми звездами.

Это был хорошо укрепленный город, защищенный прочными стенами от каких-то своих врагов, живших на этой планете. Конвей побежал к нему, а рев труб становился все громче и громче, и вскоре к нему прибавился резкий боевой клич волынок. Волынщики маршировали вдоль стены, и сквозь пелену снега он увидел, что оттуда, сверху, на него смотрит множество людей. Цепочка сверкающих копий рваной серебряной каймой тянулась в обе стороны от огромных каменных ворот.

Сердце Конвея затрепетало. Звуки волынок привели его в исступление, и он, воздев руку вверх, издал протяжный клич. Теперь он хорошо видел мужчин на стенах — высокого роста, худощавых и жилистых, словно из сыромятной кожи, с суровыми лицами и орлиными глазами. Они были в набедренных повязках из белых шкур каких-то животных, такие же шкуры были Накинуты на их обнаженные плечи, И они стояли с непокрытыми головами, не обращая внимания на холод.

Их копья угрожающе поднялись ему навстречу.

Остановившись, он снова издал клич, такой же пронзительный и страшный, как ржание боевых волынок. Потом он застыл в ожидании.

Через некоторое время подошли Роган и все остальные и встали кучкой позади него. Кое-кто в беспокойстве схватился за ружье, и Роган резко прикрикнул на них. Волынки и трубы замолкли. Все ждали.

На стене началось какое-то движение, и из толпы воинов выступил вперед старик, приземистый и мускулистый, с гордым лицом и свирепыми глазами, непоколебимый, как гранитная скала.

Он глядел вниз, на пришельцев. Его волосы, длинная борода и белые меховые одежды развевались по ветру. Он долго стоял молча. Их взгляды встретились, и Конвей увидел в его глазах ненависть и глубокое страдание.

Наконец он заговорил, очень медленно, словно с трудом извлекая слова из давно запечатанных глубин памяти:

— Люди с Земли!

Конвей вздрогнул. Ему не приходило в голову, что его отец мог научить кого-то здесь английскому языку.

— Да, — ответил он, протянув вперед пустые руки. — Друзья.

Старик покачал головой:

— Нет. Уходите, или мы будем убивать.

Старик снова посмотрел на Конвея с каким-то странным выражением, и у него холодок пробежал по спине. Могло ли быть, что старик увидел в нем какое-то сходство с тем Конвеем, которого когда-то знал? Но он не был похож на своего отца.

Вперед вышел Эсмонд.

— Пожалуйста, — сказал он. — Мы не причиним вам вреда. Мы только хотим поговорить с вами. Мы сделаем все, как вы скажете, мы будем безоружны — только впустите нас!

Голос у него был умоляющий, как у ребенка; казалось, он вот-вот расплачется. Немыслимо, чтобы теперь ему отказали!