Ли Брэкетт - Венерианская колдунья. Вуаль Астеллара (рассказы)

Конвей долго стоял, не сводя с него глаз, не шевелясь, не проронив ни слова, и только в глубине души у него все трепетало.

Рядом прозвучал низкий голос Чарлза Рогана:

— Ну вот и он — этот новый мир. Волнующий момент, а?

Конвей мгновенно насторожился. Роган — не дурак. Будь он дурак, он бы не сколотил свои сорок миллионов долларов, и теперь непросто будет провернуть дело так, чтобы он ни о чем не догадался.

Конвей выругался про себя, но это относилось не к Рогану, а к его дочери Марше.

Это она уговорила отца тоже отправиться в путешествие — посмотреть, не стоит ли открыть торговлю с Искаром. Роган контролировал львиную долю торговли с лунами Юпитера, и эта идея выглядела вполне логичной. Но Маршу, конечно, интересовала не финансовая сторона дела. Просто она не могла расстаться с Эсмондом, а другого способа полететь вместе с ним у нее не было.

Конвей бросил взгляд на Маршу, которая стояла, обняв своего жениха. Симпатичная девушка. Хорошенькая девушка. При обычных обстоятельствах она бы ему нравилась. Но здесь ей делать было нечего, как и Рогану, — во всяком случае, это не входило в планы Конвея.

С одним Эсмондом он бы справился легко. Эсмонд был воплощенный этнограф, с головы до ног. Стоит ему добраться до какой-нибудь новенькой расы, которую он сможет изучать и раскладывать по полочкам, — и он знать не захочет ни о каких других сокровищах, скрытых на этой планете.

Теперь, задним числом, вся эта цепочка совпадений казалась Конвею зыбкой и ненадежной — и его знакомство с Эсмондом в дальнем полете к Юпитеру, и внезапное озарение, когда он узнал, что Эсмонд связан с Роганами, и тщательно продуманная кампания, имевшая цель невзначай пробудить у Эсмонда интерес к неведомым обитателям Искара, и тот решающий момент, когда он показал Эсмонду отрывочные записки своего отца и вселил в него неудержимое стремление увидеть этот обитаемый мир, который до сих пор видел всего лишь один человек с Земли.

Эсмонд переговорил с Маршей Роган, Марша — с отцом, и вот они здесь. Теперь Эсмонд сможет стать членом Межпланетного этнографического общества, а Рэнд Конвей сможет заполучить то, чего он жаждал с той самой минуты, как, случайно наткнувшись на записки своего отца, прочел в них о том, что таит в себе озеро Ушедших Навсегда и что остается только подобрать первому же решительному человеку, который до него доберется.

Эту часть записок он никогда никому не показывал.

И вот они несутся с небес к Искару, и все оказалось совсем легко — даже слишком легко. Конвей был космолетчик, а значит, человек суеверный, тут уж ничего не поделаешь. У него вдруг появилось предчувствие, что так просто дело не кончится, что ему еще придется дорого заплатить за эту легкость.

Протиснувшись к иллюминатору, Эсмонд, словно зачарованный, уставился на мерцающее вдалеке серебристое пятнышко Искара.

— Интересно, какие они окажутся? — произнес он в миллион первый раз. Марша улыбнулась.

— Скоро узнаешь, — отозвалась она.

— Странно, — сказал Роган, — что твой отец, Конвей, так мало рассказывал о жителях Искара. Записки у него какие-то отрывочные — как будто он написал гораздо больше, а потом это уничтожил.

Конвей прислушался, не прозвучала ли в голосе Рогана нотка подозрения, но ничего такого не заметил.

— Может быть, он так и сделал, — ответил он. — Но я больше ничего не смог найти.

За одним исключением, это была правда.

Лицо Марши в тусклом свете звезд было задумчиво и немного печально.

— Я много раз перечитывала эти записки, — сказала она. — Думаю, что ты прав, папа. Думаю, что мистер Конвей вложил в них все, что было у него на душе, а потом уничтожил их, потому что не мог вынести мысли, что их кто-нибудь прочтет, будь это даже его сын.

Жестом, полным сочувствия, она положила руку на плечо Конвея.

— Я хорошо понимаю, как тебе хочется все узнать, Рэнд.

Надеюсь, ты найдешь ответ.

— Благодарю, — серьезно ответил Конвей.

Ему пришлось как-то объяснить свой интерес к Искару, и он смог это сделать, не прибегая к лжи, а только умолчав кое о чем. История его отца вполне соответствовала действительности — это был угрюмый, глубоко опечаленный чем-то человек с подорванным здоровьем и сломленным духом, живший в одиночестве со своим сыном и со своей мечтой. Он умер, когда Рэнду еще не было десяти, от собственной руки и с именем Искара на губах. «Мне никогда не вернуться на озеро Ушедших Навсегда!»

У самого Конвея не было никаких сомнений по поводу того, в чем состояла тайная трагедия отца. Он нашел на Искаре сокровище и не смог вернуться, чтобы им завладеть. Этого достаточно, чтобы свести с ума кого угодно.

Но он легко сумел, опираясь на собственные детские воспоминания и на эти странно отрывочные записки, окутать романтической таинственностью историю открытия одиноким изыскателем неведомой планеты, которое превратило его в одержимого и привело к смерти. На Маршу все это произвело глубокое впечатление, и она ни на минуту не усомнилась в том, что Конвей действительно стремится разгадать тайну, которая, по его словам, омрачает всю его жизнь.

Так оно и было. Ни наяву, ни во сне Рэнд Конвей не мог забыть про Искар и про озеро Ушедших Навсегда.

Он смотрел, как туманный шар в небе впереди становится все больше, и сердце у него билось все сильнее. Руки его так и тянулись вперед, чтобы добраться до Искара, чтобы выжать из него ту власть и то богатство, которые возместят ему все эти горькие годы ожидания.

Конвей подумал о своем сне. Этот сон каждый раз был до боли ярким и оставался у него в памяти много часов после пробуждения. Но на сей раз все было иначе. Перед его глазами снова возникла фигура отца, стоящего в хрустальном ущелье наедине со своей глубокой печалью, и Конвей сказал ему: «Ты должен был ждать. У тебя должно было хватить мужества на то, чтобы ждать, как ждал я».

Впервые в жизни он не чувствовал к отцу жалости.

И тут же он забыл об отце. Забыл о времени, и об Эсмонде, и о Роганах. Забыл обо всем, кроме Искара.

«Роган» ритмически содрогался от рывков тормозных двигателей. Диск Искара уже заполнил весь иллюминатор, и на краю его громоздились устремленные в небо мерцающие пики, так похожие на его сон, что Конвей невольно вздрогнул.

Пики быстро росли, превращаясь в ледяную стену, и «Роган» заскользил вниз, к месту посадки.

Космический корабль лежал на земле, словно огромный черный кит на белом, без единого пятнышка, ледяном поле. Позади него поднималась ледяная стена, увенчанная шпилями, которым ветер придал фантастические скульптурные формы. Перед ним до самого круто изогнутого горизонта простиралась покатая снежная равнина, кое-где посреди нее торчали нагромождения камней, на которых играли отблески света. Вдали на фоне бездонного темно-синего неба четко вырисовывались еще несколько горных хребтов.