Александра Баркова - После пламени. Сборник

«Но тогда — из-за чего?!»

«За Финвэ рассчиталась судьба. У Мелькора сожжены руки. Так сожжены, что мне страшно при мысли о боли, которую он терпит безмолвно. Ежечасно. Я жалею его как друга; но, останься он моим врагом, я не мог бы придумать мести страшнее».

«А… Клятва?»

«Сильмарил — у меня».

«Только один?»

«Маэдрос, я клялся в ослеплении. Сейчас оно прошло. Я свободен от Клятвы. Я освобожден даже не тем, что Мелькор вернул мне Сильмарил; я стал свободен раньше, когда отрёкся от неё».

Тон Феанора стал настойчивее, оставаясь при этом заботливым:

«Маэдрос, ты с братьями можешь осуждать меня за дружбу с Мелькором. Вы всегда делали это, я же знаю. Но сейчас я говорю тебе как Государь Форменоса: цели войны достигнуты. И месть, и Клятва исполнены. Вернись к братьям. Они будут счастливы узнать, что ты жив».

«И ты, став рабом Врага, смеешь по-прежнему называть себя Государем Форменоса?!» — вслух Маэдрос не сказал бы такого, но мысль было не сдержать.

Феанор дёрнулся, как от пощечины. Но ответил спокойно. Совершенно спокойно:

«Тогда ты будешь висеть на этой скале вечно».

Злости не осталось.

Только обречённость и беспросветная усталость. Я никогда раньше не уставал — так.

Я знал радостную усталость кузни и дальних странствий; я знал запредельное напряжение мысли, которое вытягивает больше сил, чем день с тяжёлым молотом; я знал шаг в пустоту, когда работа внезапно заканчивается, и хочется бежать дальше, а бежать уже некуда… я знал усталость разной, но никогда не знал — такой.

Бессилие. Безмыслие. Бессмысленность.

Маэдрос, ты был последней нитью, связывающей меня с прошлым. Зачем ты рубишь её, Маэдрос?

Сегодня ты смог сделать мне по-настоящему больно. Ты этого хотел, сын мой? Ты ведь даже не за себя мстишь. Ты мстишь мне — за меня.

Маэдрос, пощади! Своей прямотой ты превращаешь меня в то, чем сам считаешь меня. Ты делаешь из меня предателя и слугу Врага. Не того Мелькора, которого знаю я, а того Врага, которого видишь ты.

Маэдрос… сын мой…

В пустоту.

Поздно.

Поздно.

С ним бессмысленно говорить.

Изменения он назовет изменой, и сам не изменится ради меня.

Скорее умрёт.

Почему ты здесь, Феанор? Как могло это случиться, как ты назвал своим то, что совсем недавно отторгал и ненавидел? Что с тобой произошло? Отчего ты предал сам себя?

Я не предавал. Просто у меня не осталось никого, кроме Мелькора. Быть с ним — или быть в полном одиночестве. Небогатый выбор.

Из тех, кто стремился к тебе, ты выбрал наихудшего. Зачем ты закрывался от отца? Зачем был неприступной вершиной для сыновей? Зачем не попытался помириться с Нерданэлью? Финарфин распахнул тебе всю душу, он закрыл глаза на ваши ссоры с Финголфином, он принял твою сторону, а ты — чем ты ответил ему?

Финарфину я ответил лаской и заботой. Тем, чего он ждал от меня. Не его и не моя вина, что брат не мог дать мне того, что дал Мелькор. Хотя малыш искренне пытался.

А тебе обязательно должны давать? Иначе ты отношений не мыслишь?

Я в жизни всё брал сам. Возможное и невозможное. Существующее и несуществующее. Если я хотел недостижимого — я его достигал. Если я хотел неведомого — я его познавал. Сам, без учителей. Если я хотел несуществующего — я его воплощал. И только одного я просил: понимания. Выхода из моего одиночества.

Так почему же всё-таки Мелькор, а не Финарфин? Почему ты отвернулся от брата?

Да потому что он не мог понять меня! Да, пытался. Да, искал. Но не находил! А с Мелькором… да нам и искать было не надо. Мы с ним просто одной природы.

И природа ваша в том, чтобы крушить всё и вся ради утверждения себя.

Не утверждения. Воплощения. Я сам никогда не стремился возвыситься над другими. Не стремился подчинить их. Тем более — не стремился унизить. Я могу больше их, это верно; и я делал лишь одно: трудился для них. Творил то, о чём они мечтали. И отдавал им.

Подчиняя и подавляя их при этом.

Может быть — невольно. Но неизмеримо сильнее и беспощаднее мой дар подчинял — меня. У них у всех была жизнь — любовь, дружба, веселье просто так… не знаю, что ещё. А у меня — только работа. Да, я не умею любить — так, как любят все. Я не умею быть заботливым. Я в жизни вижу только одно: творчество. Но творю я для того, чтобы отдавать. Всем.

Я откинул тяжёлую крышку — свет оставшихся у меня двух Сильмарилов хлынул наружу, мгновенно рассеяв темноту зала, едва заметно пульсируя — то ли мелодия, то ли дыхание. Они жили, творения моего друга. Им было тесно в ларце. Их создали для другого.

— Скоро,— сказал я им.— Теперь вам уже недолго осталось ждать.

Мой план — дерзкий, отчаянный, почти безумный — был близок к осуществлению. Валар вложили в Древа немало сил — я точно рассчитал удар. Может, со временем мои собратья и осмелились бы вновь напасть на меня, но пока у них хватало забот в Амане. Я успел бы подготовиться. К тому же я полагал, что Манвэ не настолько глуп, чтобы воевать со мной теперь, когда в моих руках не только Тьма, но и Свет. Единственным шансом Валар было успеть захватить меня на своей земле. И завладеть Сильмарилами, пока те не достались мне. Правда, моим собратьям Камни помогли бы лишь восстановить Древа, я же благодаря им получал весь мир.

Феанор привел Сильмарили в мир сам. Один. Я мог лишь наблюдать, не имея власти над чуждой мне Музыкой. Чуждой. Но необходимой. Частица силы моих врагов. Вторая сторона бытия. Именно то, чего мне не хватало, чтобы взять, наконец, в свои руки Арду. Тогда, глядя на Камни, я думал, что цена их рождения была высокой. Очень высокой. Но не чрезмерной. Как знать, если бы Валар не победили меня и не приволокли в Аман, если бы мы с Феанором не встретились, может, и Сильмарили не появились бы в мире?

— Я голодна,— мысленное обращение Унголианты вернуло меня к действительности.— Ты обещал, что я смогу насытиться, Чёрный.

Обещал, а как же. Только вот голод этой твари рос вместе с ней. Тогда, в Аватаре, я сомневался, что роль, которую я отвёл Паучихе, окажется той по силам. Но приходилось довольствоваться тем, что было. Теперь я видел, что недооценил её. Серьёзно недооценил.

— Ты уже получила Древа и весь свет Амана,— жёстко ответил я.

Поглотив Музыку моих собратьев, Унголианта стала сильнее меня. Намного сильнее. Но нельзя было допустить, чтобы она догадалась об этом.

— Ты опустошила сокровищницу Форменоса. Мы в расчёте. Ныне наши пути расходятся. Ступай назад, в Валинор.

— Я голодна,— повторила Паучиха.