Андрэ Нортон - Колдовской мир. Том 1

— Ну что, убедился, герой? Она сама сделала свой выбор. Хочу, чтобы ты еще кое-что увидел.

Опять появилось зеркало. Однако отражало оно не меня и не то, что было вокруг, а чудовище, похожее на то, что плакало кровавыми слезами. На горбатом, уродливом туловище нелепо была посажена голова Каттеи. По горбу, массивным плечам и обвисшим грудям ниспадали роскошные волосы. Отвратительные, скрюченные, с потрескавшейся кожей лапы заканчивались тонкими, изящными женскими пальцами.

— Вот такой теперь стала Каттея,— издевательски усмехнулся Динзиль.

Я был взбешен. Динзиль ожидал этого. Он взмахнул рукой, и я окаменел, тело мое прилипло к полу, словно туша моя вдруг пустила в этот каменный пол крепкие корни.

— Я здесь повелеваю. Я — Динзиль. Я обучу Каттею своей науке. Для того, чтобы вернуть себе прежнее обличье, она должна уподобиться мне. Это прекрасный стимул. Она хорошо усваивает мои уроки. Да и какая другая женщина не поступила бы так же? Ведь уродство ужасает их всех. Я с ней добр. Она даже не знает, как выглядит сейчас. Только однажды, мельком, она увидела свое подобие. А я сказал ей, что она может такой стать, если не научится защищаться при помощи моей магии. И она теперь очень послушна. Раньше я думал, что главная ваша сила — в ней. Теперь вижу, что и ты неплох. Что ж, учтем это. Твои способности могут мне еще пригодиться. Посиди пока там, куда мы тебя поместим, а будущее покажет, как поступить с тобой.

Он сделал движение рукой, и снова все закрутилось, как юла. Это вращение выбросило меня в каменную темницу. Там было бы совсем темно, если б не лучилось мое тело. Каждая стена была здесь, словно каменная скала. Я присел на пол в этой промозглой тесной темноте и горько задумался.

Он называет меня героем и хочет этим уколоть. Но он прав. Что я сделал для того, чтобы вызволить Каттею? Что сделал, чтобы защитить себя? Ровным счетом ничего. Он все время навязывал мне какие-то действия. Я шел туда, куда указывал он. Сопротивлялся, когда на меня наседали, но это не борьба. Даже встреча с Динзилем прошла так, как хотел он, а не я.

Но хватит печалиться. Нужно действовать. Совершенно ясно, что он владеет магией. Я и раньше знал это. Но все-таки я попал в эту проклятую Башню. И он не ожидал этого. Больше того — он не хотел этого. При мне мой меч, так что не все потеряно. А почему он не забрал его у меня? Он не боится его? Или не видит?

Это было открытие. Ну конечно, так же, как я не вижу Каттею, он не видит моего меча. В чем же тут дело? Но почему я не поднял свое оружие против него? И даже не подумал об этом, пока не попал в темницу?

Башня не только его дом, Башня его цитадель, хранилище его силы. В ней его защищают не только камень и металл. Здесь, по всей вероятности, много невидимой защиты. Наверное, она и сковала мою волю. Потому-то я ни разу не бросился в драку, хоть возможностей для этого было немало. Меч разрушил стену из драгоценных камней. Так может, он одолеет и эти каменные стены, в которые я сейчас заточен.

Впрочем, пусть они даже рухнут. Что я выиграю от этого? И за пределами тюрьмы я все равно в Башне. Каттея предпочла Динзиля, она ищет у него защиты от меня. Каттея стала другой под его влиянием не только внешне. Та Каттея, которую показал мне Динзиль, лучше бы она полностью стала чудовищем. Когда-то Каттея была колдуньей. Но только девственница может пользоваться магическими приемами. Я помнил, как с недоверием относились к моей матери Колдуньи Эсткарпа, когда она продолжала заниматься магией и сохранила Силу после того, как вышла замуж за моего отца. В том-то и дело, что Динзиль не мог бы подчинить полностью себе Каттею, не лишив ее колдовского Дара. И значит он лишил бы ее возможности пользоваться своей колдовской Силой. А нужна-то ему именно эта ее Сила!

Он называл ее — «дорогая». Ярость переполняла мое сердце. Я сжал рукоятку меча и прикоснулся к шарфу, в который Орсия вдохнула свою магическую силу. В нем жила колдовская тайна. И эта тайна тоже исходила от женщины. Орсия мне говорила: «Доверяйся сердцу, ищи сердцем». А до конца ли я доверялся ему?

Каким образом я попал сюда? Меня привел этот шарф. Причем он начинал действовать, когда я думал о той Каттее, которая еще не пользовалась своей Силой. Так чья же магия вела меня? Орсии? Каттеи до того, как она превратилась в чудовище? Моя собственная? Когда-то, давным-давно, до того, как Колдуньи увели Каттею, мы пользовались только той Силой, которая была для нас врожденной, естественной.

Я положил одну лапу на меч, другой держал шарф и призвал эту нашу Силу, о которой не знал ни Динзиль, ни кто-нибудь другой в Эскоре. Да, в Эскоре о ней не догадывались. Потому чго это была магия нашего прошлого, соединяющая нас. Я вернулся к своим первым воспоминаниям из этого нашего общего прошлого — моего, Кайлана и Каттеи. Был вечер. Мы сидели перед очагом на шкуре медведя. Пламя переходило в искры, и они улетали вверх.

Наша кормилица Анхорта пряла, сумрак шептался с веретеном, между пальцев женщины струилась теплая шерсть.

— Вон волшебный лес, в нем живут волшебные птицы,— слушал я мысли Каттеи.

Я не только слышал ее мысли, я видел их в огне. Языки пламени скакали, словно всадники.

— Вон скачет на боевой лошади во главе отряда наш отец,— видел и слышал я мысли Кайлана.

И, словно всадники, устремлялись куда-то языки пламени.

— А вон, видите, горы,— продолжал этот общий молчаливый разговор я.

И кто мог тогда подумать, что ждет нас за этими горами?

Нет, нет, не надо отвлекаться. Никаких мыслей о том, что произошло после. Только воспоминания давней поры — вечер, медвежья шкура, огонь.

Анхорта с нежностью в глазах посмотрела на нас. Она казалась тогда такой большой.

— Если хотите послушать про снежного духа и про то, как перехитрил его Самсау, я могу рассказать.

Мы слушали ее и продолжали нашу беседу. Мы догадались, что другие так разговаривать не умеют, и счастливы были хранить свою тайну.

Я тянул нить памяти — день за днем, год за годом. Вспоминал все до мельчайших подробностей. И все, что мы прожили, видел я так отчетливо, словно снова жил в том далеком времени. Помню, как однажды весной поскакали мы верхом на луг. Кайлан на скаку сломал цветущую ветку нежно пахнущей жимолости. А когда мы спешились, я сплел из луговых цветов венок. Мы украсили им Каттею. Венок был, как корона, а ветка в ее руках, как скипетр. Мы говорили ей, что она самая красивая на земле, и даже цветы зарделись от смущения — они не могли с ней сравниться.

— Я это помню...

Чужая мысль так робко, так незаметно вплелась в мои воспоминания, что я не сразу сообразил, в чем дело, и едва не упустил ее. Я сдержал волнение и продолжал думать о прошлом. И сейчас уже чувствовал, что вспоминаю не один. Выцветший от времени гобелен нашей памяти мы теперь ткали вдвоем с той, чей облик был так страшно искажен. И оживали на нем краски. Я еще боялся ухватиться за нить памяти и потихоньку да помаленьку подступиться поближе к ее сердцу. Я старался только привязать этой нитью наших воспоминаний ее к себе.