Эрин Крейг - Дом соли и печали [litres]

– Потанцуй со мной, – умоляюще повторил голос.

– Ты… ты слышишь это? – спросила я, стараясь не выдать испуга.

– Из-за ветра ничего не слышно, – отозвался Кассиус. – Подняться?

Я чуть не расплакалась от счастья, когда наконец нашла маленький стеклянный шарик. Открыв крохотную дверцу, я нащупала фитиль и уже собиралась зажечь спичку, но внезапно меня посетило жуткое предчувствие. Сейчас загорится свет, и я увижу перед собой Плакальщицу. В ужасе отпрянув, я покачусь вниз по железным ступеням и рухну к ногам Кассиуса со сломанной шеей и окровавленным лицом.

Но когда фонарик наконец осветил лестницу теплым мягким светом, я оказалась одна. Кассиус тревожно смотрел на меня снизу, по-прежнему держа ведро в руках.

– Все в порядке? – спросил он, переступив через осколки разбитой лампы.

Я кивнула:

– Воображение разыгралось.

Кассиус пошел вверх по лестнице.

– Ничего удивительного – после всего, что произошло этой ночью. Куда это нести?

Я подняла палец. Винтовая лестница поднималась все выше и выше, сужаясь кверху, словно крученая морская раковина.

– На самый верх, к смотровой. Световая камера маяка находится там.

Кассиус опустил тяжелое ведро и смахнул пот со лба.

– Веди.

Я опустила фонарь на стол и проверила бак с горючим. Там было пусто.

– Нужно поднять поршень и залить керосин, – объяснила я и повернула ручку. Груз [36] Старые маяки работали по принципу часового механизма с грузом или пружиной. поднялся, и Кассиус наполнил бак.

– Поршень выталкивает топливо по трубе вот сюда, – продолжала я, показывая ему медную трубу, которая вела в галерею, где располагалась горелка. – Когда керосин наверху прогорает, из бака подается очередная порция горючего.

– Пока оно не закончится, – подытожил Кассиус, опустив ведро на пол.

– Именно. Теперь осталось только поджечь фитиль, и маяк снова загорится.

Кассиус выглянул в окно, оценивая обстановку.

– Думаю, нам должно хватить времени.

– Останься здесь, на случай если снова понадобится опустить поршень и подать топливо, – попросила я и, оставив Кассиусу фонарь, побежала наверх.

Галерея была наполнена нечеткими черными тенями, но я в два счета добралась до световой камеры. Завернув пальцы в ткань своей юбки (если кожный жир попадает на линзы, они разогреваются неравномерно и могут лопнуть), я отодвинула одно из стекол и подожгла фитиль. Сначала огонек затрепетал неуверенно, но, когда снизу поступил керосин, пламя разгорелось в полную силу. Я вернула линзу на место и осмотрела вращающиеся зеркала. Они приводились в движение маятниковым механизмом по принципу часового шкафа.

– Как он выглядит? – спросил Кассиус.

Пока света маяка хватало лишь на то, чтобы разглядеть лицо Кассиуса в отверстии в полу.

Я опустилась на колени и попробовала показать.

– Видишь те цепи рядом с тобой? Подними грузы до самого верха и закрепи защелку. Так ты запустишь зеркала и увеличишь силу света в тысячи раз.

Прищурившись, я пыталась разглядеть, как он работает в полумраке, но постоянно отвлекалась и проверяла, горит ли фитиль. Я отодвинула одну из линз и мгновенно ослепила себя; комнату залил яркий свет, многократно умноженный набором зеркал.

– Работает! – крикнула я, протирая глаза.

Передо мной мелькали сотни ярких светящихся точек, и я по-прежнему ничего не видела. На лестнице послышались шаги Кассиуса, он шел наверх, чтобы полюбоваться результатом наших усилий.

– Осторожно, здесь очень яркий свет! – предупредила я.

Видел бы меня сейчас Силас: представляю, как бы он смеялся от такой дилетантской ошибки.

– Аннали! – тревожно окликнул меня Кассиус.

Я прищурилась и с трудом разглядела его силуэт на лестнице. В окне за его спиной блеснули звезды.

– Аннали, иди ко мне.

– Что? Зачем?

Он напряженно смотрел куда-то мимо меня, примерно на уровне моих лодыжек. Я обернулась, и из моей груди вырвался отчаянный вопль.

На полу, скованное трупным окоченением и тронутое разложением, лежало тело Фишера.

Я рухнула на деревянный пол, больно ударившись коленями и задыхаясь от сдавленных гортанных криков. Шея Фишера скривилась набок под противоестественным углом, конечности были вывернуты. Из запавших глазниц прямо на меня смотрели бесцветные молочно-белые глаза. Я знала, что он не мог видеть меня, но мне казалось, будто он молил об освобождении.

– Фишер! – всхлипнула я и подползла поближе к трупу.

Я потянулась к нему, чтобы хоть как-то помочь, но тут же беспомощно опустила руки: а чем тут поможешь? Он явно умер довольно давно. Я задыхалась от гнилостного запаха разложившейся плоти, ощущала его в горле и на языке. Сильно тошнило, я отвернулась, не в силах больше сдерживать рвоту.

– Но как же так? Я не понимаю!

Кассиус мгновенно оказался рядом, обнял меня и попытался оттащить от изуродованного тела моего давнего друга.

– Я видела его меньше пяти часов назад. Как это возможно?

В тени раздался тихий смешок. В одно жуткое мгновение мне показалось, что звук исходил от Фишера. Он становился все громче и громче, пока не превратился в неудержимый злорадный хохот. Кассиус поднял меня на ноги и отодвинул за спину.

Выхватив из сапога припрятанный кинжал, он выпрямился в полный рост.

– Кто здесь? – произнес он и направил лезвие на труп. – Покажись.

Грудь Фишера выгнулась невообразимым образом, мертвая рука взлетела вверх и громко шлепнулась об пол.

– Фишер! – выдохнула я.

Неужели он еще мог быть жив?

Рука согнулась, и ноги попытались поднять с пола нижнюю часть тела. Не найдя точку опоры, они расслабились, но в следующее мгновение напряглись снова, словно оценивая свои возможности. Вторая рука Фишера взмыла в воздух, дернулась, и он стал напоминать лежащего на спине краба, который из последних сил пытается перевернуться. Туловище корчилось в мучительных судорогах, мышцы и сухожилия трещали, изгибая истлевшие конечности под странным углом.

Спрятавшись за спиной Кассиуса и крепко обхватив его руками, я тихонько заплакала. Он здесь. Он рядом. Он настоящий. А все вокруг – какой-то невообразимый кошмар, и я обязательно скоро проснусь.

Фишер наконец выпрямился, но его истлевшие ноги уже не могли удержать вес тела. Колени подогнулись, спина резко сгорбилась. Он посмотрел на нас пустыми остекленевшими глазами и закашлялся.

Из его рта брызнула густая, вязкая мокрота, оросив пол темными, словно смола, каплями. Тело Фишера содрогнулось, изо всех сил пытаясь исторгнуть из себя нечто, застрявшее глубоко в глотке. Его губы начали расслаиваться и скручиваться, словно иссохшая древесная кора, и я уткнулась лицом в спину Кассиуса, отчаянно сопротивляясь рвотным позывам.