Екатерина Лебедева - Пасифик [СИ]

В одиночку остановить войну. А почему бы не выпить море? Не достать звезду с неба? — точь-в-точь такая же смарт-задача — заверит любой кайрос-менеджер.

«Как бы то ни было, утром мы все вернёмся в „Моргенштерн“, — при мысли об этом он испытал чувство облегчения. — Территория. Я выйду на Территорию и уж теперь никто не помешает. Никаких больше заспинных оруженосцев. Только Мориц и пара надёжных ребят. А Кальт… он будет занят. Что-то подсказывает, что в ближайшие два-три дня доктор Зима будет очень занят, а вместе с ним и вся команда, до которой он только сможет дотянуться…»

Ох! Наткнувшись на выбоину в каменном полу, он оступился и подвернул ногу — давало о себе знать растянутое сухожилие.

И услышал шаги.

Мерные, ровные, тяжёлые — кто-то приближался, уверенно прокладывая дорогу среди коридорных ответвлений, ведомый компасом или внутренним навигатором, настроенным на выслеживание крупной дичи. Туп-туп. Такой чёткий стук могли издавать армейские ботинки, сделанные по спецзаказу, с шипованной подошвой и металлическими вставками для контактного боя.

Ах же, дьявол!

Хаген поспешно заковылял вперёд, не обращая внимания на стон натруженных мышц. Секция «L206». Влево или вправо? Какая разница? Туп-туп. Преследователь решил ускориться. Хаген побежал — сначала нехотя, вразвалочку, трусцой, потом быстрее, не оглядываясь, но чувствуя, как тот, за спиной, тоже переходит на бег.

Ах, чёрт-чёрт-чёрт!

Заметив лестницу, ведущую наверх, он едва не подпрыгнул от радости. Всё многообразие желаний свелось к одному — как можно скорее оказаться среди гостей, в безопасности. Вряд ли охотник станет нападать прилюдно. Беспощадный франц-сигнал нашёптывал «загони и убей», бормотал о тёмных углах, тайниках, пещерах, подвалах и лестничных клетках, о местах, в которых никто никогда не жил. Разминка закончилась. Дурные новости. Спарринг-партнёр неплохо подготовился: оснастил себя резервуаром неиссякающей ярости, которой Хаген мог противопоставить лишь растерянность и чувство вины.

Шансы? Ноль из ста.

***

Удивительно, но лестница вывела в Главную башню. Хаген привалился к стене, чувствуя как утекают последние силы, сведённые клубками мускулы дрожали так, что он не мог заставить себя отлепиться от опоры. Не важно. Он был в окружении людей, его толкали, на него смотрели, и кто-то уже выкликал настойчиво: «Юрген! Дуйте к нам!»

Подхваченный круговым движением, он сам не заметил, как очутился в гуще зрителей, окруживших знаменитых на весь Траум игроков в «Тарок».

— Да где же вы болтаетесь весь вечер? Держите!

Круглощёкий, сияющий Бертольт Леманн, бессменный куратор технологов «Кроненверк», торжественно вручил ему налитую до краёв безразмерную пивную ёмкость, увенчанную шапкой нереально красивой синтетической пены.

— «Штайнбир». А чего такой квёлый? Вас ещё должен поздравить лидер.

— Меня уже поздравили, — сказал Хаген.

Ш-ш-ш… Оглянись, солдат!..

— Его уже поздравили, — подтвердил Франц, крепко обнимая сзади и отбирая тяжёлую кружку. — Дай-ка сюда! Вот так. Ему уже хватит, Берти. Смотри, какой он весёлый!

Хаген встрепенулся, но охотник оказался быстрее. Сноровисто избавившись от кружки, он притиснул добычу к себе, больно заломив руку соперника. Со стороны их возня походила на дружескую потасовку. Леманн добродушно кивал, тряся валиками жира, разделёнными щетинистой ниточкой аккуратно подстриженной бородки.

«Сволочь!» — простонал Хаген. Он выгнулся, силясь ударить захватчика затылком в челюсть, но Франц уклонился и выкрутил здоровую кисть так, что в запястье что-то хрустнуло, а всю руку пронизал игольно острый электрический разряд. Хаген обморочно вскрикнул. Перед глазами почернело, на коже выступил холодный пот. Вокруг звенели стеклом, смеялись, кто-то громко комментировал карты игроков, вызывая у тех взрывы непристойной брани.

«Хох, Йегер! — воскликнул гнусавый, сифилитический басок, вибрируя и удаляясь в сумрачные дали. — Твоё здоровье!» «Прозит! — со смехом откликнулся Франц. — Спокойно! — шепнул он, суетливо копошась за спиной, как будто доставая или передвигая что-то. Левый бок кольнуло — скосив глаза вниз, Хаген увидел блеснувшее лезвие. — Улыбайся, солдат! Не порти людям праздник».

— Не здесь! — попросил Хаген.

— Ну, конечно, нет, — согласился Франц. — Отойдём в уголок да потолкуем. Ты мне всё расскажешь! А потом я тебя немного порежу.

— Айзек тебя убьёт!

— Айзек он для меня! А для тебя он герр доктор, шеф, хозяин. Которого ты запросто слил, маленькое дрянцо!

— Кто тебе сказал?

— А мне не нужно говорить, — прошептал Франц, уткнувшись ему в макушку, раздвигая жарким дыханием корни волос. Лезвие вошло глубже, надрывая плоть. — Мне не нужно говорить, солдат, всё написано у тебя на лице. Не лицо, а энциклопедия, и чего там только нет. Я чувствую твои мысли. С каждым днём всё громче. Давай, смейся. Смех — лучшее лекарство!

— Сломаешь мне…

— Ещё бы. Ай, не повезло. Не сыграть тебе на клавикордах. Больно, да? Больно? Сейчас ему ломают мозг. Слышишь, как он кричит? Никто не слышит, кроме меня!

Он опять надавил, чем-то хрустнул, и Хаген поплыл, погружаясь в чёрные воды, безвольно обвисая в медвежьем захвате. Мир кружился и удалялся, и Леманн вопрошал уже с противоположного конца комнаты, узкой и длинной как телескопическая линейка.

— О чём вы там шепчетесь? Эй-эй, мастера! Чур не шептаться! Что там, что там… о чём там…

— О девочках, — насмешливый голос Франца звучал тоже издалека. Линейка продолжала раздвигаться, крестообразно раскладываясь квадрат за квадратом, парсек за парсеком, относя всё живое на край вселенной. — Мы с солдатом те ещё ходоки. Направо и налево, шмыг и в дамки! Да, солдат? Скажи «да», мой славный! Ах, какая жалость, гляньте-ка — упился в доску и сомлел.

— Должно быть, его заездила фрау Тоте, — хохотнул кто-то. — Она уже его искала. Счастливчик, а?

— Даже не подозреваешь, до чего ты прав! Всем-то он по сердцу, как волшебный талер! Кто положит в кошелёк, тому год сопутствует удача.

— Что-то твоему доктору она не сильно улыбнулась!

— Улыбнётся ещё, — процедил Франц. — Я уж постараюсь. Пошли, солдат, провожу, а то лестницы здесь крутые, не ровен час — свернёшь себе шею! Пойдём, мой приз, моя счастливая монетка!

Он стиснул вырывающееся тело, вгоняя нож наискось под нижнее ребро. Хаген захрипел, опрокидываясь назад, ослеплённый плюющими в глаза призматическими осколками тысячи солнц. Один из осколков угодил прямо в зрачок, и сразу стало темно и глухо, и барабанные перепонки сжались от давления воды, когда илистое дно стало медленно приближаться и в черноте забрезжили остовы затонувших кораблей…