Андрей Минин - Школа [litres]

– Аннексия – насильственное присоединение одной страны к другой. Дума уже проработала нужный законопроект и передала нам на рассмотрение, – помахал Дед папкой, взятой со стола. – После победы будет только Русь!

– Кто же будет править? Мы? – Алчно разгорелись глаза Вавулы, как и многих других.

– Да. Другого выхода мы не видим. Люди уже достаточно сделали, чтобы привести наш мир к краху. Пора взяться за дело нам… – Ни одного голоса против не было.

Мы ещё час сидели, обсуждали различные вопросы. Голосовали. Согласились, что нужно послать часть в спешке собираемой армии на помощь Европе для борьбы с кровососами, когда большие, окованные медью двустворчатые двери подземного грота распахнулись, с силой ударившись о стены. В залу внесли двух мужчин и двух женщин, обмахивающихся веерами, полулежащих на паланкинах.

– Как всегда… Их не ждали, а они пришли, – проворчали сзади. Акакий поддакнул. Не любят здесь первожрецов, смекнул я, внимательно рассматривая их. Такого увидеть я не ожидал.

– Как вас мало, – вступил в беседу самый молодой из их четвёрки, лет тридцати, продолжая лежать на своём переносном диване.

– Ты что-то хотел, первожрец Квасура?

– Хотел, – ухмыльнулся тот своим оплывшим лицом. Все первожрецы были жирными до невозможности. Глазки заплыли. По три подбородка. И они представляют богов на Земле?

– И что же? – терпеливо пытался узнать цель их прибытия на собрание председатель.

– Напомнить вам, что скоро первое июня. Нужно будет выполнить все условия пакта с владыкой пекла. – Заглотил персик целиком с серебряного блюда, что лежало перед ним, жрец, выплюнув косточку под ноги Мороза. Ещё и рыгнул при этом.

– Мы помним, – вновь заметно похолодало. Я же вспомнил Елену и Забаву, сестер Алисы, что не заслуживают такой судьбы. «Прости, ба, мой нрав сильней меня».

– Это хорошо, – слащаво улыбнулся толстяк, под смех других первожрецов. – Какие там фамилии должны отдать своих дев? – Прищёлкнул он пальцами. – Впрочем, это не важно. Приставьте к ним охрану. Нам ведь не нужно, чтобы они сбежали перед обрядом?

Паланкины стали разворачиваться на выход. Такое чувство, что мы все им должны. Гадкое чувство.

– А не пойти ли вам в жопу? – Встал я и во всеуслышание заявил. Шум, что поднялся, вновь смолк. Все уставились на меня. Акакий поперхнулся, а директор закатил глаза. Иван же улыбнулся.

– Кто это у нас такой смелый? – Остановил повелительным жестом свой диван первожрец Квасура.

– Меня зовут Андрей Ворожейкин, и я не понимаю вас, волшебники! – обращался я к собранию, не замечая злых поросячьих глазок жирдяя. – Мы только говорили об этом! Брат за брата! Волшебник за волшебника, и что?! Снова голову в песок? Может, уже пора действовать? Может, пора дать бой демонам? Доказать нашему народу, что мы не зря удостоились чести сидеть здесь?

– Поддерживаю! – перекричал поднявшийся галдеж Иван, потомок Яги. – Давно пора!

– За! – не бросил меня директор школы.

– Мы против! Никто не смеет нарушать пакт! – завизжал как резаный первожрец.

Шум не утихал. Все перекрикивались, ругались, пока Деду это не надоело, – он охладил наш пыл, выпустив метель из своего посоха. Умолкли все, да и как иначе: мы оказались погребены в сугробах по плечи.

– Так-то лучше, – улыбнулся он, смотря прямо мне в глаза. Что древний как мир маг думает обо всём этом, понять было невозможно. – Голосуем!

Зелёный, красный, зелёный, красный, считал я огоньки. Красный, сжались у меня кулаки. На лбу выступил пот. Злость, зародилась в самой глубине души. Трусы!

– С перевесом в один голос всё остаётся без изменений. Те, на кого пал жребий, будут принесены в дар владыке пекла. На этом всё. Собрание закончено, – хлопнул он в ладоши, открыв все двери и выпроваживая нас.

– Где он? Где эта тварь? – визжал первожрец, которому закрыли обзор волшебники.

Под шумок Акакий, справедливо опасаясь возмездия от жреца Квасура, схватил меня за руку и утащил в гущу толпы. На выход.

– Я тебя найду! – пищал этот жирный урод, не унимаясь.

– Это так просто не закончится, – заметил Акакий Солнышко, стоило нам выйти под своды дуба. Волшебники, что шли рядом с нами, кивали мне и исчезали, перемещаясь, как могут только архимаги. На горизонте вставало солнце. До самого утра просидели.

– Плевать мне на это! Я делаю то, что велит сердце. – Посмотрел я на него. – Понимаешь меня?

– Да, – медленно кивнул он.

– И ты впредь делай так же, невзирая на последствия. Таково моё слово! – отдал я прямой приказ.

– Я понял, господин. Я всё понял, – продолжал он пытливо меня рассматривать.

– Ступай, – показал я ему на дорогу. – Я пройдусь, проветрюсь, – шел я по светлеющему Буяну и не мог успокоиться. Так меня взбесили эти первожрецы. Хотелось порвать их на лоскутки! Мне что теперь, дрожать перед ними в страхе? А это видели? Показал я фигу небу.

Домой я должен был улететь на воздушном шаре, но был слишком зол, не думал головой и зашептал про себя слова заговора для перемещения через Калинов мост, рискуя: «По Калиновому мосту иду, от берега светлого к берегу тёмному. Поднимаются волны огненные, поднимаются волны смрадные, нечистого духа во мне убивают, сжигают, меня на волю отпускают. Так дойду я до конца моста нетронутым, от бренной плоти освободившимся. И полетит моя душа, куда сама пожелает. Да будет так!» Обдало меня волной горячего воздуха, а по ногам ударили камни моста, которому нет конца.

Булыжники, из которых он был сложен, имели красный цвет. Цвет крови. Река же, что проходила под ним была чёрной, перегнулся я через парапет. Смола, что горит синим пламенем, закручивалась в водовороты и взрывалась. Волна накатывала на волну. Если долго смотреть, то голова начинает кружиться. Хочется спрыгнуть, с усилием отвёл я взгляд.

За спиной была мёртвая земля, пустошь, без единого кустика, пошёл я вперёд, не оглядываясь, как советовал волхв, представляя себе место, куда хочу попасть. Дом.

– Видимо, домой я не очень-то хотел, – сказал я в предутренней тишине леса, периодически нарушаемой волчьим воем или шуршанием невидимых глазу существ, спрятавшихся в траве. Обнял идол Радогоста, зажмурил глаза и зашептал:

Отпустило меня немного. Злость ушла. На душе потеплело. Всё я сделал правильно. Не посрамил имя своего рода. Хватит прогибаться под этот мир, пусть лучше он прогнётся под нас.