Ева Фёллер - Потайная дверь [litres]

Мистер Тёрнер внимательно слушал, пока мы излагали ему суть дела. Затем пригласил нас в салон и попросил миссис Теккерей принести нам хереса. А сам хотел быстро принести нам какую-то картину из своей мастерской. Экономка подозрительно нас оглядела, но выполнила распоряжение мистера Тёрнера. Когда она налила в стакан Себастьяно хереса и он поблагодарил её своим густым басом, она чуть не выронила графин.

– Но ведь вы же мужчина!

Себастьяно предпочёл не комментировать это.

Пока мы с нетерпением ждали, когда вернётся мистер Тёрнер, в салон приплёлся его старый отец, тоже в шлафроке и в огромных шлёпанцах. Он явно обрадовался ночному обществу, предложил всем нам по очереди сигары, и мы все с благодарностью отказались. Сам он раскурил трубку, выдул несколько колец дыма и стал любоваться моим красивым платьем. Однако Себастьяно, кажется, привлекал его внимание ещё сильнее.

– Мне кажется, мы с вами знакомы, миледи, – сказал он, обращаясь к нему. – Не встречались ли мы раньше, может быть, на альмак-балу? В своё время я был одним из лучших танцоров!

– Боюсь, вы меня с кем-то путаете, – вежливо сказал Себастьяно.

Мистер Тёрнер-старший сделал затяжку и внимательно его оглядел.

– Не думаю, миледи, ибо вы кажетесь мне ну очень знакомой! Я даже припоминаю, что мы с вами встречались в интимной обстановке в моих спальных покоях. Правда, сейчас вы выглядите ещё красивее, чем тогда. – Он одарил Себастьяно манящей улыбкой.

– Да это же парень! – фыркнула от двери миссис Теккерей.

Старый мистер Тёрнер повернулся к ней с негодованием:

– Что вы себе позволяете, миссис Теккерей?

В этот момент вернулся его сын и без долгих предисловий показал нам картину.

– Вот она, – сказал он. – Я, правда, не знаю, где находится этот дом, но в моём видении он явился мне вполне отчётливо.

На картине было изображено громоздкое строение в частично открытом поперечном разрезе: на переднем плане часть фасада, а под ним наполовину скрытый за толстой кирпичной кладкой тёмный подвал. Если присмотреться, в одном углу этого подземелья сидела, скорчившись, фигурка человека.

– Я этот дом знаю! – воскликнула я, увидев ренессансную башенку и пилястры. – Это дом Каслторпа!

Джерри и правда сидел в подвале дома Реджинальда, но, когда мы туда ворвались, оказалось, что он уже почти освободился самостоятельно. Фицджон приковал его к стене на довольно толстую цепь, но – к огромному облегчению Джерри – в своё последнее посещение накануне вечером он оставил ему большой напильник.

– Он сказал, что мне понадобится полсуток, чтобы перепилить цепь, – объяснил Джерри после того, как приблизительно тысячу раз поклялся своему плачущему от радости деду, что всё у него хорошо.

Несмотря на то что он был грязный и неделями не видел солнца, чувствовал он себя на удивление хорошо. Фицджон появлялся у него раз в три дня и приносил провиант.

– Самое худшее здесь была темнота, – рассказывал Джерри. – Я просил его оставить мне свечи, но он сказал, что я ещё подожгу тут что-нибудь. Но всё же заверял меня всякий раз, что я скоро попаду домой и что у деда всё в порядке.

Мне потребовалось время, чтобы всё это переварить. У меня было много материала к размышлению, в том числе и в карете, когда мы ехали назад. После того как мы высадили мистера Стивенсона на Джеймс-стрит, мы поехали с мистером Скоттом и Джерри дальше на Бонд-стрит. Джерри беспрерывно болтал, его словно прорвало. Ведь ему неделю не с кем было словом перемолвиться, и теперь он испытывал острую потребность выговориться. Он задавал тысячу вопросов, желая знать, что происходило во время его плена, а в промежутках снова и снова рассказывал, что было с ним в темнице.

– Однажды мистер Фицджон принёс мне жареного миндаля. А в другой раз большой кусок ветчины. Он сказал, что мальчишки в моём возрасте ещё растут.

– Может быть, Фицджон был не таким уж и негодяем, – предположила я, когда Джерри на минутку примолк, чтобы передохнуть.

– А никто и не говорил, что он негодяй, – сказал Хосе. – Настоящих злодеев среди нас совсем мало. Некоторые из Старейшин просто… ну, слишком долго живут на свете. Жизнь им уже ничего не может дать такого, чего у них ещё не было. И это приводит к саморазрушительным тенденциям. Подкрадываются необратимые изменения личности. Мания величия, мстительность, честолюбие. А к этому ещё добавляется дилемма бескомпромиссной игры.

– А что это за дилемма? – спросил Джерри.

– Лучше умереть, чем сдаться, – вставил его дед. То были первые слова, произнесённые мистером Скоттом с тех пор, как мы сели в карету. Старый книготорговец выглядел ужасно. Глаза глубоко запали, лицо бледное. Но взгляд был твёрдый, голос спокойный. С тех пор, как мы нашли Джерри, с него спало всё напряжение. Я чувствовала, как он страдал оттого, что едва не сделался убийцей, но я догадывалась, что он не колеблясь пошел бы на это снова, если бы понадобилось. Любовь заставляет людей убивать и делать другие страшные вещи без оглядки на то, что при этом с ними станет.

Когда мы остановились у книжного магазина, чтобы высадить мистера Скотта и Джерри, книготорговец ещё раз повернулся к нам.

– Спасибо, – сказал он.

И больше ничего. Потом оперся о плечо внука и захромал прочь. Джерри проводил его в магазин и вернулся к экипажу. Узкое лицо под шапкой рыжих волос выражало решительность:

– Дед сказал, что вам придётся ещё остаться.

– Какое-то время, – подтвердил Хосе.

– Как долго?

– Может быть, несколько недель.

– Где вы будете жить?

– На Гросвенор-сквер. – Мы с Себастьяно сказали это в один голос. Хосе поднял бровь над здоровым глазом, но не возразил.

– Тогда, пожалуй, у меня нет причин не явиться завтра утром на службу, – твёрдо заявил Джерри.

– Причины очень даже есть, – возразил Себастьяно. – У тебя позади тяжёлые недели, и тебе надо отдохнуть. Хотя бы дня три. Потом можешь снова явиться на службу. Я думаю, мы с леди Анной выехали бы куда-нибудь на природу, чтобы отдохнуть от всех этих передряг последнего времени. В Брайтоне, например, было бы очень хорошо.

Джерри просиял:

– Да там просто чудесно .

– Тогда мы заодно. Спокойной ночи, Джерри.

– Спокойно ночи, Джерри, – присоединилась я.

– Миледи. Милорд. – Он с улыбкой дотронулся до своего кепи, затем прыгнул на ступеньки магазина и скрылся в доме.

Хосе дал кучеру знак трогаться. Потом повернулся к нам и легко улыбнулся:

– Ну, как вы себя чувствуете, после того как всё осталось позади?

– Уже опять почти нормально. За исключением пары мелочей. – Себастьяно с отвращением стянул с головы парик и вытащил из выреза платья объёмистый накладной бюст: – Не понимаю, как вы, женщины, таскаете это на себе. У меня-то они хотя бы из ваты.