Джеффри Карвер - Похититель детей (сборник)

Собственно, прогалину возле кустов, где она сейчас скрывалась, опушкой назвать было нельзя, но между деревьев оставалось достаточно места; по крайней мере, не запнешься, не вырвешь клок меха из одежды. Здесь могло пройти даже крупное существо. А на этот раз существо действительно крупное: человек.

Лисица лежала не дыша, хотя чувствовала, что от этого человека непосредственной опасности не исходит. При человеке не было оружия, ей известного. Вместо оружия человек нес два странных предмета. В одной руке отливающий мягким светом трезубец с похожими на маленькие пики остриями-наконечниками, в другой руке — сетчатый садок, поблескивающий даже в непролазной ночной тьме. От садка, к тому же, исходило некое свечение. Достаточно яркое, оно даже мешало разглядеть самого человека.

Кажется, женщина… Это странно… Женщина, да еще одна, в лесу, ночью!

На женщине было темное платье, прикрывающее плечи, но оставляющее открытыми ноги. Подол осмотрительно заткнут за широкий практичный пояс. Спутавшиеся волосы спадали на плечи. Иногда женщина встревоженно озиралась («Еще бы, забраться в такое место!», — язвительно подумала лисица). Вот женщина сняла с плеча и поставила на землю свою странную ношу.

Тяжелая ноша. Громоздкая, непонятная. Склонившись над нею, женщина некоторое время переводила дух. Бисеринки пота серебрились у нее на лбу, пряди темных волос упали на щеки и брови. Лиса слегка подалась вперед: интересно все-таки, что за садок и что в нем? Лисица изнывала от любопытства. Что там, в этом садке, что испускает это таинственное свечение?

Волшебство. Наверное, не совсем чистое. Лиса неожиданно поняла, рассмотрела, что это за садок и что именно в нем находится. Золотистые ячеи необыкновенной сети… Желтоватый свет, отбрасываемый на мертвые, бурые листья… За ячеистой сетью что-то серебристо посверкивало… «Ой, матушки мои», — прошептала лисица, прикрывая кончик носа лапой. В садке… Лиса видела… В садке находилась… рыба! Серебристая рыба, снующая в воде, непонятно почему не проливающейся сквозь ячеи.

Вот женщина выпрямилась, ухватила садок и осторожно, боясь выронить, раскрыла, крепко удерживая намотанную на запястье золотистую веревку. Трезубцем женщина разворошила слой палых листьев и охапками отправляла их прямо в горловину садка. Там листья неожиданно обретали блеск, начинали переливчато играть — словом, оживали и, превращаясь в рыбок, падали в садок.

Работу свою женщина сопровождала негромким пением. Слов песни лиса не слышала, но песня эта была полна печали.

Любопытство в конце концов пересилило. Строго наказав лисятам оставаться в логовище и не высовываться, мать-лисица выскользнула из-под тернового куста, оставив свое укрытие.

— О чем ты поешь, женщина?

— Ой! Кто это? — от неожиданности женщина едва не выпустила свой садок, две рыбки даже упали на землю. И, тоже странно, когда они долетели до земли, от их блеска и живости не осталось и следа — просто мертвые листья, ничем не отличающиеся от других.

— Кто это? — испуганно переспросила женщина.

— Это я, лиса Веда. Зачем ты собираешь эти листья?

— Потому что я должна… А-а, теперь я тебя различаю… Долгих тебе лет, рыженькая леди Веда. Меня звать Бринуин.

— Долгих лет и тебе, безрадостная леди Бринуин, — лиса уселась на задние лапы, поглядывая то на темную фигуру женщины, то на ее светящийся садок. — Зачем ты собираешь эти листья? Они лежат на земле, они защищают всех, кто мал и слаб, чтобы разгуливать по лесу открыто. Неужели у тебя нужда в них больше, чем у других создании?

Женщина не ответила.

— Или горе твое так велико?..

— Мое горе так безутешно, что я и живые листья посрывала бы с сучьев, лишь бы это вернуло мне мое дитя, — ответила, наконец, Бринуин.

— Не ты первая, не ты последняя. Многие матери теряют детей, — сказала Веда.

Глаза у нее все возвращались к светящемуся садку и она через силу отводила взгляд. Волшебство, явное волшебство. Однако смотреть на садок можно было до бесконечности, а Веде следовало поспешить. Ее ждали ее несмышленыши.

Но горе женщины затронуло Веду. Она сама однажды теряла детей. Теперь завела других, но боль от потери осталась…

— Давно ты потеряла свое дитя? Оно умерло?

— Нет. Моя Эдда не умерла, она в заточении… — Бринуин провела ладонью по лицу, голос у нее задрожал. — И чтобы вызволить ее на свободу, я должна наполнить рыбой пруд. Доверху.

— А-а-а, — начиная понимать, протянула лисица. — Значит, вон тот пруд?

«Мне совать сюда свой нос не надо, — подумала она про себя. — У меня и своих забот хватает. Не следует переходить дорогу колдунье Дри!..»

— В таком случае удачи тебе, леди Бринуин.

— Спасибо.

Не успела лиса исчезнуть, как женщина снова наклонилась над садком. Выводя лисят на прогулку, Веда еще долго слышала безутешную песню женщины.

Бринуин очистила от листьев разлапистые корни дерева. Садок, когда она взвалила его на спину, оказался непомерно тяжелым. Но нести можно. Чем больше рыбы она принесет к озеру Дри, тем скорее ее Эдда будет с ней.

Глупая, корила она себя, бредя нетвердой поступью меж темных деревьев. Мокрый садок давил на спину. С какой стороны ни возьми, законченная дуреха. Любить Бриенена так беззаветно. Выйти за него замуж, когда печать неизличимого недуга уже была у него на лице… А теперь всю любовь, всю невыстраданную тоску по Бриенену перенести на их единственное дитя… Но Эдда — живое подобие Бриенена, а со смертью мужа жизнь стала пустой и некчемной.

И быть такой глупой, чтобы оставить ребенка играть без присмотра… Вот колдунья Дри и забрала у нее девочку. Когда же Бринуин, вне себя от ужаса, разыскала колдунью, то Дри предложила ей: наполни пруд рыбой до краев! Только тогда Дри вернет ей ребенка.

Но Дри ест так много рыбы, а пруд наполняется так медленно! «Я очищу лес от палых листьев, может, так в конце концов Дри насытится…»

— Эдда, — горестно прошептала Бринуин, и слезинка, скатившись по щеке, упала в садок с серебристыми рыбками.

Она сумела принести к пруду несколько садков. Хорошо бы принести еще, но сил больше не было.

— Леди! — вдруг донесся до нее откуда-то снизу тоненький цвиркающий голосок. — Леди Бринуин…

— Кто там? — Бринуин нагнулась, отведенной рукой придерживая садок со своим грузом. Садок тихонько покачивался из стороны в сторону в такт движению рыб. На ногу Бринуин вспорхнула птица размером с ладонь. С ноги перебралась на руку, свободную от садка. Бринуин поднесла руку к лицу. Пичуга, переступая с лапки на лапку, пристально смотрела на Бринуин. Это был козодой, маленький, пестро-коричневый. Такого трудно разглядеть даже при дневном свете, а ночью он, считай, вообще невидимка. Краешки приплюснутого клюва обрамляло подобие усов. «Меня зовут Кру. Я должен тебя попросить: раскрой, пожалуйста, этот колдовской ведьмин садок. Когда ты подбирала последнюю охапку листьев, туда угодило все мое семейство».