Сергей Барк - Каста [СИ]

После Карафа написал донесение верховному жрецу и, наконец, стоявшие в нерешительности лекари, доставленные из города для забот о наследнике, приблизились к старшему субедару. Разговор обещал быть долгим, и субедар начал издалека, говоря, что Лето слаб, но, как оказалось, Хюрем обладал нужными знаниями и навыками, чтобы справиться с раной; тут же добавил, что рана, возможно, не такая серьёзная. В этом лекари смогут убедиться самолично на следующий день, когда старший субедар приведёт их к убежищу.

На возмущение престарелых альфы и беты, что промедление может привести к самым плачевным последствиям, Зариф Карафа ответил, что всё прекрасно понимает и несёт за происходящее ответственность. На этом разговор иссяк, и недовольным старикам пришлось удалиться.

Утром, перед тем, как привести гостей, Карафа отправился к убежищу сам. Необходимость показать Лето лекарям Хюрема не обрадовала, но, после некоторых препирательств, он всё же уступил. В тесную нору нельзя было забраться вдвоём, если, конечно, Хюрем не желал выбраться наружу во время осмотра, от чего омега отказался наотрез. Пришлось осматривать Лето поодиночке. Недостаток света для старых глаз явился вторым существенным препятствием при обследовании раненого. Рассерженные и недовольные отсутствием всякого доверия со стороны Хюрема и нежеланием старшего субедара принудить омегу отдать Лето силой, лекари ворчали, что непременно доложат жрецу о неслыханности происходящего, и за смерть Лето Зарифу Карафе придётся ответить по всей строгости.

Карафа молчал, понимая, что на тот свет Лето не отправится, пока за ним приглядывает Хюрем, а до мнения других в этом случае, ему не было никакого дела. По лицам воинов, впрочем, старший субедар заметил, что и они тоже не понимают причин, позволявших омеге оставаться с Лето, но молчат, сдерживаемые дисциплиной.

Понадобилось две недели, чтобы смятение большинства достигло своего апогея, и с вопросом к Карафе пришёл младший субедар Сувир. Старший субедар не стал осаживать альфу, требуя субординации, тот и сам выглядел не очень довольным собственной ролью, но, кажется, давление братьев заставило его явиться за некоторыми разъяснениями.

— Понимаешь, Сувир, дело здесь тонкое, — неспешно начал Карафа, взвешивая слова. — Хюрем по уши влюблён в Лето и благодарен ему за спасение своей жизни. Так вышло, что врачевать он умеет не хуже наших лекарей. Вот только у стариков уже не то зрение, да и личную заинтересованность навязать сложно. А у Хюрема она есть. Ты улавливаешь мысль?

— Так точно, старший субедар, — незамедлительно отозвался Сувир.

— К тому же, я объяснил омеге, что его собственную жизнь может спасти только Лето. И случится это, только если он поправится.

— Но, старший субедар… — нахмурился Сувир, — разве есть вероятность, что Хюрема пощадят?

— Думаю, что нет, — ответил Карафа, стараясь выглядеть безразличным. — В любом случае, это решит жрец. Но Хюрему знать об этом не обязательно, — он пристально посмотрел на подчинённого, проверяя, понял ли тот, что ему только что объяснили.

Разобравшись наконец, что происходит — или так решив, младший субедар Сувир многозначительно кивнул, поблагодарил Карафу, извинился и покинул шатёр, спеша к поджидавшим в нетерпении братьям.

Всё же какая-то польза от привезённых лекарей была. Спустя пару дней Хюрем приказал тем явиться. Не попросил, а попросту передал через старшего субедара, что тем нужно прийти к убежищу и принести все травы, растирки и настои, которые имелись с собой. Старики тут же вообразили, что упрямый омега, возомнивший себя умелым целителем, наконец понял тщетность собственных усилий и отчаянно нуждается в помощи. Это отчётливо читалось на двух надменных лицах, когда лекари шли к норе в то утро.

Каково же было их возмущение, когда Хюрем, не говоря ни слова — даже не поприветствовав уважаемых мудрецов, разворошил их котомки, выбрал травы и пузырьки, прежде внимательно их понюхав, и снова исчез в укрытии, не обронив напоследок ни спасибо, ни до свиданья.

Разгневанные до пены у рта старцы, не унимались целый час, высказывая Зарифу Карафе о том, что происходит с его молчаливого согласия, оправдания или объяснения которому они и представить не могут. Карафа слушал спокойно, давая чужому негодования выплеснуться в полной мере.

Старший субедар давно написал жрецу, что не станет брать Хюрема под стражу, пока тот выхаживает Лето. Свое решение он оправдал теми же причинами, что и прежде субедару Сувиру. Кто бы что ни думал, но Лето продолжал дышать, и самочувствие его, пусть и медленно, улучшалось, говоря о том, что скоро его можно будет вернуть в Барабат.

Сомневаться в том, что Лиадро Годрео мог глубоко задуматься о таком поступке старшего субедара не приходилось, однако стоило надеяться на то, что альфа прекрасно знал, насколько привязан Зариф Карафа к своему подопечному, и потому сделает всё, лишь бы Лето выжил. Остальное сейчас представлялось менее важным.

Шла четвёртая неделя стоянки, когда на поляне объявились новые гости. Услышав от стражников, кто именно пожаловал, Зариф Карафа помрачнел и поднялся, чтобы лично встретить прибывших. Выйдя из шатра, он увидел, как по кромке неровной окружности к нему направляются четверо. Трое сопровождающих окружали Исидо Дорто — старшего субедара Барабата и отца почившего ныне Толедо.

Коренастый и широкоплечий воин двигался к Зарифу Карафе, не отводя тяжёлого взгляда. Загорелое обветренное лицо, так хорошо знакомое старшему субедару, носило явный отпечаток горя. Пусть суровость и строгость была присуща всем, кто сумел дожить до пятого десятка лет, застывшее выражение смирения перед страшным ударом судьбы явилось новым знаком боевого отличия родителя, пережившего собственного ребёнка.

Приблизившись, Дорто застыл. Два старших субедара молча склонили головы в знак приветствия. Обычай, заведённый для тех случаев, когда любые приличествующие слова казались неуместными и неискренними для тех, кто привык проливать кровь и наблюдать, как тела покидает жизнь.

Зариф Карафа широко отвёл руку, приглашая гостя в свой шатёр — разговор им предстоял долгий.

Карафа не ошибся: небо успела потянуть призрачная синева, а он всё продолжал говорить, неспешно выстраивая запутанную историю. Исидо Дорто слушал почти молча, иногда задавая вопросы. Закончив, Карафа подошёл к доставленному из Барабата сундуку, достал оттуда бутылку крепкой настойки, налил гостю и себе. Сел напротив и пригубил содержимое походного кубка. Гость последовал его примеру, продолжая смотреть в пространство перед собой. Некоторое время они молчали, каждый думая о своём, тихо глотая обжигающую горечь. Один сожалел о потерянном отпрыске, другой думал о том, как не сломать жизнь своему, пусть и не кровному сыну.